Книга Сами по себе, страница 26 – Сергей Болмат

— Вон они, — сказала Кореянка Хо. — Пошли.

Она указала Марине на элегантного высокого мужчину в черном костюме, который только что отошел от стойки и что-то терпеливо объяснял женщине в черном платье.

— Подожди, — сказала Марина.

Неожиданно мужчина подошел к окну и заплакал. Женщина подумала и после паузы подошла к нему.

— Вон они, — сказала Марина.

— Кто? Эти?!

— Да.

— Не может быть.

Кореянка Хо недоверчиво посмотрела на Ксению Петровну и Валентина Викторовича, сидевших в креслах в дальнем конце холла. На коленях Валентина Викторовича лежал плоский черный портфель.

— Это ерунда какая-то, — сказала Кореянка Хо недовольно. — Это несерьезно.

Они вышли из коридора и зашагали через холл, мимо украшенных похоронной бронзой входов в прощальные залы.

— Вот они, — сказала Ксения Петровна удовлетворенно.

Она смотрела на двух девушек в белых халатах, уверенно пересекающих крематорский холл. Одна из них стаскивала на ходу перчатки. От жары и от постоянного негромкого гула у Ксении Петровны каждую секунду могла начаться мигрень и она уже чувствовала неприятное давление в висках, от которого просторная панорама холла превращалась временами в дрожащее желе.

— Ты шутишь, — сказал Валентин Викторович недоверчиво.

— Вовсе нет, — ответила Ксения Петровна, — вот они: твои специалисты. Одна на девятом месяце. Другая чукча. Договаривайся.

Девушки подошли.

— Это вы? — спросила беременная.

Не вставая, Ксения Петровна оглядела девушку с головы до ног. Та сняла, наконец, прозрачные резиновые перчатки, словно собиралась поздороваться, но руки не протянула и просто засунула перчатки в карман халата. Обыкновенная, ничем не примечательная девица, отвратительно молодая, изысканно подпорченная беременностью: рыжая, бледная, тонкогубая, с припухшими веками, с выцветшим синяком на щеке.

— Это мы, — ответил Валентин Викторович.

Ксения Петровна вздохнула.

— Идите за нами, — сказала азиатская девушка.

Для настоящей чукчи она была, пожалуй, высоковата. Кожа у нее была идеально ровная, океанически-смуглая с оливковым оттенком, проступавшим в тенях под высокими скулами, на висках и на шее, там, где у бледнокожей Марины просвечивала тонкая теплая голубизна.

От ослепительного света, растекавшегося неровным блеском по мраморному полу, в затылке позванивало, и во рту стоял металлический едкий привкус. Ксения Петровна открыла коробочку и сунула в рот английский мятный леденец.

Вьетнамка, — подумала Ксения Петровна, — казашка. Хотя нет, для казашки у нее скулы высоковаты и слишком глаза наискосок. Древняя цивилизация, — никогда не поймешь, что у них на уме, пока их не напугаешь как следует. Но продаются они неплохо, — вспомнила она, — особенно дрессированные.

Не говоря больше ни слова, девушки одновременно повернулись и, не дожидаясь, пока Валентин Викторович и Ксения Петровна поднимутся из кресел, пошли прочь.

Валентин Викторович догнал их в коридоре.

— Одну минуточку, — жалобно попросил он, переводя дыхание.

Девушки остановились. В светящемся квадрате коридора показался силуэт Ксении Петровны. Она шла нарочито неторопливо, с высокомерным любопытством поглядывая на двери. Марина поймала извиняющийся взгляд Валентина Викторовича и равнодушно отвернулась.

— Сюда.

Они вошли в прохладный зал, в котором играла тихая траурная музыка. В центре зала стоял пустой мраморный постамент, у подножия которого валялся растрепанный букет белых астр. Они подошли к постаменту.

— Вы деньги привезли? — спросила Марина.

— Кто вы такие? — осведомилась Ксения Петровна без особого интереса в голосе.

— Вы кому звонили вчера? — спросила Марина. — Давайте быстро. Покажите деньги.

Валентин Викторович расстегнул портфель и вытащил из портфеля большую коробку из-под конфет «Юбилейные», перевязанную розовой лентой.

— Здесь все, — сказал он, волнуясь, — деньги, информация… Только имейте в виду, — нам нужно срочно. Неделя максимум.

— Можете не беспокоиться.

Марина взяла коробку, сунула ее подмышку, и они с Кореянкой Хо направились к маленькой двери с эмалевой белой табличкой, на которой было написано строгим черным шрифтом: «Служебное помещение. Посторонним не входить».

— Одну минутку, — сказала Ксения Петровна, — одну минуточку.

Девушки обернулись.

— Мой муж — человек легкомысленный, — сказала Ксения Петровна. — Может вот так, ни с того ни с сего отдать огромную сумму совершенно незнакомому человеку.

Она посмотрела Марине в глаза, вернее сказать, посмотрела Марине сквозь глаза прямо в затылок, как будто лицо у Марины было совершенно прозрачное и на внутренней стенке черепа у нее было что-то написано, забавный анекдот, например, или поздравление в стихах. Она заметила поводок плейера, спускавшийсяся в карман халата. В голове у девушки, видимо, работала по полной программе стиральная машина современной музыки. Глаза у Марины были серые с зеленоватой окисью по краю и взгляд у нее был слегка рассеянный, как у всех беременных, когда они прислушиваются к своему нутру.

На самом деле в этот момент в марининой проигрывательной машинке крутился, источая сладчайшие романтические звуки, старый диск «Модерн Токинг», под который Марина любила работать. В свободное время она слушала Мастера Пи, Химических братьев, Зверских Мальчиков и другую, более или менее модную музыку, которую неутомимо производили более или менее пролетарского вида молодые люди в дорогих обносках с именами, звучавшими как названия и с названиями, звучавшими как диагноз.

— Меня все это, признаться, мало интересует, — продолжила Ксения Петровна, — но я хочу вас, — или, вернее, тех, кто вас послал, — серьезно предупредить: никаких фокусов. Я тридцать лет проработала в Комитете Государственной Безопасности. У меня огромные связи. Со мной шутить не стоит. Если что-то пойдет не так, мы вас в три минуты найдем и не сомневайтесь, сумеем вам сделать больно по всем правилам интенсивного дознания.

Марина с интересом посмотрела на Ксению Петровну.

Я ведь тоже стану старой, подумала она. У меня тоже будет желтоватое лицо со старательно запудренными морщинами, красный кривой рот, взгляд человека, постоянно получающего счета из небесной канцелярии. У меня будет несварение желудка, головные боли, скрипучие суставы, пальцы на ногах, слежавшиеся в рептильный плавник. Будет все это, непременно будет, потому что я терпеть не могу жить быстро, умирать молодой и оставлять после себя красивый труп. Девяносто лет, минимум, когда уже не понимаешь, чего в жизни больше — притягательного или отвратительного, и когда твои ощутительные способности по очереди торопливо покидают тебя, как допоздна засидевшиеся знакомые. И может быть, к тому времени уже изобретут, наконец, крошечное электрическое сердце, невыцветающую и невыдыхающуюся кровь, силиконовый мозг, или человечество уже окончательно в Интернет переселится и тогда, вообще, — вечно, до тех пор, пока всю Вселенную не втянет обратно в черную божественную дыру.