Онлайн книга «Смерть по сценарию»
|
— Нравится... — Я сегодня видела отличный американский фильм. Хочешь, я куплю билеты и мы с тобой сходим? — Когда? — Да хоть завтра. — Завтра я работаю. — Где ты работаешь? — Наборщицей в издательстве. — В каком? — «Манго-пресс». — Не знаю такого. Что они выпускают? — Детективы. — А еще что? — Больше ничего. Тоня, может, сходим в кино послезавтра? — Договорились! Вроде ситуация прояснилась, наши отношения более или менее устаканились. Теперь передо мной стояла труднейшая задача: снова повернуть разговор на тему убийства. Пока я не представляла себе, как это осуществить. Я панически боялась нового припадка Вероники. Интуитивно я понимала, что тогда ее уже будет гораздо сложнее привести в чувство. Что ж, значит, какое-то время придется говорить на темы отвлеченные. — Тоня, ты теперь моя подруга? Она доверчиво смотрела на меня, и я кивнула, соглашаясь. Последние дни я притягиваю психов как магнит. Вот хлебом их не корми, дай только со мной подружиться. Сначала милашка Невзорова, теперь Вероника... Может, есть во мне что-то такое, что привлекает шизофреников? Может, и мне надо было податься в психотерапевты? Составила бы конкуренцию Пете... — Тогда я покажу тебе кое-что... — торжественно молвила она и встала. Я тоже встала. Мы прошли в комнату. Она присела на корточки у обшарпанной батареи и принялась рыться в залежах журналов и газет. Пыль слетала и оседала на пол и на ее платье. Я отошла подальше. По телевизору шел очередной сериал. Латиноамериканские страсти сопровождались ужасным переводом. Кроме того, наши артисты, озвучивавшие роли, слишком старались. Обычный поцелуй изображали смачным чмоканьем, прочие чувства — криками, охами и душераздирающими воплями. Все это вызывало отвращение, но не сильное — сказывалась привычка. Так же я реагирую на рекламу. Просто стараюсь отвернуться в нужный момент или переключить на другую программу. Вероника извлекла из кучи толстую потрепанную тетрадь. У меня мелькнуло легкое подозрение, что это ее юношеский дневник. Что ж, ради того, чтобы вызвать ее на откровенность, я готова была сделать что угодно. Даже прочитать ее записи о том, в котором часу она проснулась седьмого февраля тысяча девятьсот семидесятого года и сколько яиц съела на завтрак шестнадцатого апреля тысяча девятьсот девяносто второго... Обреченно вздохнув, я протянула руку, но Вероника отрицательно помотала головой. — Что это? — спросила я. — Стихи... Итак, это был не дневник. А еще хуже. Помню, в пионерском лагере мы с девчонками вели такие тетрадочки, куда записывали стишки и тексты популярных песен. Назывались эти тетрадочки просто — «песенники». Недавно я перебирала по настоянию Пети свой шкаф и нашла там старый песенник. Полистала, посмеялась, да и выкинула его в мусорное ведро. Даже моим будущим детям он не будет интересен. Прежде чем ознакомить меня со своим творчеством, Вероника решила прочитать небольшую вводную лекцию. — Мир большой литературы, — сказала она неприятным голосом школьной учительницы, — не пускает в себя кого попало. Я обиделась. Это я-то «кто попало»? Вероника подсластила пилюлю: — Но тот, кто стремится в него попасть, уже достоин восхищения. Я верю, что ты, моя юная подруга, войдешь в этот чудесный мир с открытым сердцем и открытыми глазами... И далее в том же духе. Я перестала слушать, вернувшись к мысли о том, как же мне ее расколоть. Было ясно, что я наконец нашла свидетеля. Я даже допускала, что она знала убийцу. Но мне, как всегда, везло только наполовину. Единственный мой стоящий свидетель оказался с приветом. Пожалуй, мне следует посоветоваться с Петей. Хорошо бы он согласился прийти сюда и поговорить с Вероникой... — Поэтому! — Она повысила голос. Теперь он звучал патетически, как у ведущей на концерте классической музыки. — Поэтому! Я доверяю тебе! Книгу моих стихов! Тут она вручила мне тетрадку и тактично отошла к окошку, позволяя насладиться искусством как бы в одиночестве. Я открыла первую страницу. В розовом лоскутном одеяле Три недели девочку держали. Девочка не плакала, крепилась, Выросла поэтому большой. Девочка стихи писала справно, Рифму как подругу берегла, И сидела ночью неустанно У полузакрытого окна. Так я вошла в мир большой литературы. Особенно мне понравилось «полузакрытое окно». Емко сказано, выпукло. Я с уважением посмотрела на Веронику, не в силах уразуметь, кто и зачем ее выпустил из сумасшедшего дома. Тетрадь, как и мой старый песенник, была наполнена стихами. Конечно, я не стала читать все. Но кое-что... Сплошные «грезы», «любовь» и «святые реки слез». И грамматические ошибки. По две на каждое слово. И тут я вздрогнула. Мурашки побежали по моим рукам. Надпись красным карандашом гласила: «Моему любимому Мишеньке от Вероники Жемалдиновой в день его рождения». А потом — «Я к вам пишу, чего же боле...» И так на трех страницах, полностью, без купюр переписанное «Письмо Татьяны». Неужели она настолько свихнулась, что ей кажется, будто это она сама сочинила? Ладно, не в этом дело. Главное — теперь совершенно определенно установлено, что она знала Мишу, и знала неплохо. Я набралась мужества, опустила тетрадь и произнесла: — Скажи мне, Вера. Как подруге. Тебе известно, кто убил Мишу? Нет, она не впала в прострацию и не устроила истерику. Она сцепила пальцы и быстро, почти невнятно заговорила: — Ты моя подруга. Я скажу тебе. Только тебе. Я обязана признаться... Змея! Змея обвилась вокруг Мишенькиной шеи и задушила его! Так. Приехали. Значит, нашей Мадам звонила все-таки Вероника. Хоть какой-то шаг вперед... — Вера, у змеи есть имя? Она посмотрела на меня с недоумением. — У этой змеи, которая задушила Мишеньку, есть имя? Как ее зовут? Вот меня, к примеру, зовут Тоня, а тебя — Вероника. А как зовут змею? — О-о-о-о... Я должна посоветоваться... Я не могу посвятить тебя в эту страшную тайну... — С кем ты будешь советоваться? — С Аллахом. — Ну, советуйся скорее. — Сейчас не могу. Аллах не любит, когда с ним советуются в присутствии посторонних. — Я уйду на кухню, — предложила я. — Нет. Домой иди. А завтра позвонишь мне, и я скажу тебе имя змеи, если позволит Аллах. — Ну уж дудки. Если я твоя подруга — говори мне всю правду сейчас. Так положено. |