Книга Хранитель Мечей. Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2, страница 72 – Ник Перумов

Салладорец. И на сей раз ему не уйти.

Позади один за одним выдыхают пламя ярусы. Осталось продержаться совсем чуть-чуть.

* * *

Тишина. Мягкие щупальца протягиваются со всех сторон, оплетают голову.

Тьма. Глазницы словно залиты невесомыми чернилами.

Магия. Её больше нет.

Осталось лишь то, что делает бывшего Истинного Мага Новым Богом.

– Брат? Что случилось, брат?

– Это спрашивает хитроумный Хедин? – В голосе Ракота прежняя ярость, сейчас смешанная с горечью. – Мы в ловушке. Игнациус обхитрил всех, даже тебя. Мы ждали грандиозной битвы, а нас повязал по рукам и ногам какой-то захудалый колдунчик! И даже Хаген не помог, хотя должен был следить за каждым его шагом! Куда смотрел Читающий?.. Куда они вообще делись: и мой, и тот, что сопровождал Хагена?

– Про Читающих я и сам бы не отказался узнать. Что же до Хагена… Коль не справился даже он, то значит, Игнациуса никак не назовешь «захудалым колдунчиком».

– Пусть себе, – ворчит Ракот. – Можешь пошевелиться, брат?

– Нет. А ты?

– То же самое.

– Славно, – тихо произносит Хедин. – Славно попали.

– Исчерпывающе. – В каждом звуке чувствуется переполняющий Ракота гнев. – Есть мысли, как отсюда выбраться, брат?

Хедин молчит. Впервые ему нечего сказать. Да, конечно, он сможет разобраться в механизме этой ловушки. Для этого понадобится время, сосредоточенность. И его собственная «божественность». Он терпеть не может этого слова, но сейчас иного и не подберёшь. То, что невозможно отнять, от чего невозможно отсечь никакими стенами. Лежащее в самом основании сущности, носящей имя Хедин.

– Только, боюсь, к тому времени всё кончится. – Ракот не старается скрыть горечь. – Чего ты ждал, брат?

– Атаки Дальних, – признался Хедин.

– Атаки Дальних… – Кажется, в словах Ракота мелькнуло презрение. – А что, если ловушка Игнациуса – и есть та самая атака? Это Молодые Боги сражались с нами в открытую, в чистом поле, рать против рати, меч против меча. А на что способны Дальние? Ты так уверен, что…

– Ни в чём я не уверен! – сорвался Познавший Тьму. – Дай мне подумать, брат. Я найду решение.

– Не сомневаюсь. Но здесь не обойтись одними хитроумными заклинаниями.

– А чем же?

Тьма пропускает лишь голоса. Ни шороха одежды, ни позвякивания доспеха.

– Брат, Игнациус продумывал каждую деталь этого заклятия много десятилетий. Может, даже веков. Крючок цепляется за петлю, чары наслаиваются одни на другие. Даже тебе такое не расплести вмиг.

– А тебе не пробить силой.

– Как и тебе – магией, брат. Нет, эти стены разорвёт кое-что иное.

Хедин чувствует, как его губы начинают кривиться в саркастической усмешке, – однако что-то останавливает Познавшего Тьму. Никогда ещё Ракот не говорил с такой уверенностью. Бывший Властелин Мрака, похоже, знает нечто, недоступное ему, Хедину. Нечто давно им забытое – но что?

* * *

Император воспарял всё выше и выше, окутанный волнами необжигающего пламени. Какая-то часть разума понимала, что это конец, что в «настоящем» мире, на твёрдой земле Мельина он мёртв и труп его распался невесомым пеплом в тот миг, когда две латных перчатки нашли друг друга и когда кость впилась в кость.

Но разве он умер, если может видеть, слышать и осязать? Или это гримасы агонии, бред сгорающего разума, растянувшего в вечность последние мгновения?

Враг Императора ещё рядом. Белые перчатки словно сплавились друг с другом.

Император никогда не принадлежал к сословию магов. Умел творить кое-какие чары – это верно, но лишь за счёт вручённого Радугой кольца с чёрным камнем, заставляя, в частности, порхать по библиотеке пергаментные свитки. Горящая кровь – от белой перчатки, высасывавшей из него силы, словно вампир; но злой вражий дар, сам того не желая, поделился с правителем Мельина магическим умением.

Нет ни боли, ни страха. Одно неотвязное, заполнившее всё существо желание, нет, страсть – закрыть Разлом. Пройтись по страшной ране в теле Мельина калёным железом, превратив самого себя в тлеющий рдяным стальной прут. Ране неважно, что чувствует прижигающее её.

Но для этого надо вырвать у призрака вторую перчатку. И здесь не поможет ничто, кроме собственной воли.

Под ними – Мельин, обезображенный, подвергшийся насилию, но не обесчещенный. Неведомая Императору сила – злая сила, несомненно – изгнала из него Древних, хранителей, что десятки веков стояли на страже; что ж, придётся справляться самому. Человеческая воля, твёрдо решив пожертвовать телесной оболочкой, способна на многое. Беда лишь в том, что «просто жертвой» тут не обойдёшься. Сколько легионеров сложили головы, храбро сражаясь за Империю, где они родились, и за Императора, принявшего их присяги! – и разве их пролитая кровь хоть немного, но сузила края Разлома?

«Сузила, – вдруг пришёл ответ, и правитель Мельина встрепенулся. Говорил Ракот – с трудом, словно задыхаясь, или же голос его пробивался сквозь неведомые преграды. – В тебе сейчас горит и она тоже – кровь всех, кто погиб „за Мельин“, неважно, от лап ли козлоногих, от мечей семандрийцев или жертвенного ножа магов Радуги. Обратись к ним, мой ученик, возьми цену их смерти, других союзников у тебя не осталось».

Ракот ли произнёс эти слова, или просто воображение Императора – неважно. Он твёрдо знал, что делать – и во имя чего.

Огненный смерч возносил двух сцепившихся врагов всё выше, ещё чуть-чуть – и они достигнут небесного купола.

Пора кончать с ним. По-императорски. Достойно правителя Мельина.

Вот они, глаза Тени, словно две дырки в черепе, заполненном гнилью. Вы ничто, козлоногие твари, вы тлен, прах и разложение. Заклятье Нерга не ослабляло вас, напротив – придавало вам новые силы. Наделяло способностью разрушать самим, без посредников. Тогда я не разгадал хитроумный план всебесцветных, иначе никогда бы не обратился к ним за помощью.

Вы – пустота. Стоящее на грани меж бытием и небытием. Та самая грань – она состоит из вас. Вы – инструмент превращения, ничего больше.

Призрак шипит, оскалив чёрные пеньки искрошившихся зубов. Морок и видимость, но отражающая внутреннюю суть. Суть тлена и праха.

Всё живое Мельина, отжив своё, уходит обратно в его землю, возвращая всеобщей Матери взятое в долг на время собственных дней. Круг замыкается, великий круг жизни, где смерть – естественный закат, за коим – глубокая ночь, а там, кто знает, может, и новый рассвет. Но вы, явившиеся твари бездны, вы – размыкание этого круга. Нарушение установленного хода вещей, сбой в исполинских часах, регулирующих жизнь не людей, не народов и даже не империй – но миров и их совокупностей.

За мной – Мельин. А за тобой, козлоногий?