Книга Инквизитор. Утверждение правды, страница 28 – Надежда Попова

– Свидетельство какого-то ремесленника против слова архиепископа… – с сожалением проговорил Рудольф, вздохнув. – Увы, имперский суд состоит не из одного только Императора, и прочим его заседателям понадобится нечто более весомое. Равный свидетельствует о равном, и преступить это уложение до сей поры редко удавалось, разве что в случаях чрезвычайных.

– Вроде подделки имперских денег, – подсказала Адельхайда услужливо. – Да, возможно, подобных процессов еще не бывало, однако и такого понятия, как государственная монета, тоже не существовало прежде. Отличный повод издать новый закон, Ваше Величество. Тем паче что Его Преосвященство полагает, будто законопроект у вас уже в активной разработке. Думаю, это легко будет сделать, не вступая в противоречие с положениями уже изданных законов, указов, булл или хартий вас самого или ваших предшественников, – напротив, это будет логичным их продолжением.

– Ваш свидетель впрямь в надежном месте, госпожа фон Рихтхофен? Не исчезнет, не отдаст внезапно Богу душу по неясным причинам?

– Если желаете, могу передать его на хранение вам, – предложила она, и Рудольф качнул головой:

– Скверная идея. Если вы и в самом деле способны спрятать вот так человека – не желаю даже знать, где именно, а уж тем более брать его под собственный надзор. Здесь я не верю никому.

– Все настолько плохо? – с сочувствием уточнила та, и он вздохнул снова:

– Увы.

– Он в надежном месте, – кивнула Адельхайда уверенно. – И может быть предоставлен вам по первому слову, на доставку потребуется несколько дней. Давать показания он будет искренне и без препирательств – казнь гравера он видел тоже, и решение при выборе между такой судьбой и хотя бы виселицей кажется ему очевидным… Что-то не так? – уловив на себе его пристальный, изучающий взгляд, поинтересовалась она, и Рудольф невесело усмехнулся:

– Нет, госпожа фон Рихтхофен. Все так. Как и всегда, если за дело беретесь вы. Просто вдруг пришла в голову мысль – а не мало ли я вам плачу?

– Мне хватает, – коротко улыбнулась Адельхайда. – Но если вы опасаетесь, что я могу продать вас вашим злобным тайным недругам, Ваше Величество, и, по вашему мнению, вас обезопасит увеличение моего финансирования, я, наверное, возражать не стану. Эти портнихи в последнее время до чрезвычайности обнаглели с расценками.

– В одном вы правы, оплата ваших услуг – это лишь пара новых платьев. Или хорошо выполненное украшение… Вы не вышли замуж вторично, не обзавелись семьей, и сколотить состояние на такой службе вам не удастся. Вы посвятили мне десять лет жизни; почему?

– С вашего позволения – не вам, Ваше Величество, – возразила та уже серьезно. – А вашей Империи. Моей Империи. Я желаю жить во вполне определенном государстве, и мое о нем представление соответствует вашему. Я лишь прилагаю все возможные усилия к тому, чтобы мое желание исполнилось.

– Такой патриотизм пугает, – заметил Рудольф. – А если, по вашему мнению, я задумаю сделать что-то, противоречащее благу Империи и ее будущему, каким вы его видите? Что будет тогда?

– Ничего подобного вы не сделаете, – убежденно вымолвила Адельхайда. – Нарочно – никогда. А если в вашу голову вдруг взбредет какая-нибудь глупость, вас переубедят – не конгрегаты, так я.

– Вы само очарование, госпожа фон Рихтхофен, – усмехнулся он. – Даже воображать не хочу, каково мне было бы, будь вы на другой стороне… Хорошо, – подытожил Рудольф, вновь посерьезнев. – Майнцский курфюрст – это большая победа: на любых выборах именно его голос решающий, и теперь голос этот – мой. Стало быть, руки у меня уже много свободней, и против меня лишь двое – саксонский герцог и архиепископ Трира. Но неизвестно, какое место занимает темная лошадка – бранденбургский маркграф…

– Он же ваш брат, Ваше Величество. И без вашего покровительства он не получил бы ни пяди земли, не говоря о курфюршестве…

– …каковое было ему дано лишь для того, чтоб в нужный час иметь в нем союзника, – отмахнулся Рудольф. – Он не имеет на сей счет никаких иллюзий – у нас с Йоханом никогда не было семейной теплоты в отношениях. Остается надеяться на то, что у него хватит ума не выставляться, не в его это интересах: стоит лишь императорскому престолу перейти в иные руки – и он вылетит из Бранденбурга со свистом. Хорошо, если живым.

– Полагаю, он должен это понимать.

– Что он может понимать; ему двадцать три – мальчишка! – и я не знаю, чего ждать от него. Почти уверен, что удара в спину.

– Отчего же столь мрачно, Ваше Величество?

– Есть причины так думать, – отозвался он хмуро и, помедлив, нехотя докончил: – Они с Зигмундом от одной матери… Йохан полагает, что это я повинен в его гибели. Он ни разу этого не сказал прямо, но я знаю, что это так, и боюсь, что в решающий момент эмоции и желание свести счеты могут перевесить доводы разума. Кроме того, он боготворит отца и тихо презирает меня за доставшуюся мне немалую часть немецкой крови. Смешно, – сумрачно усмехнулся Рудольф. – Здесь мне каждый ставит на вид мать-немку, в Германии – отца-богемца. Знаете, «Саксонское зерцало» вообще отказывало богемскому королю в праве голоса при выборах Императора – «потому что он не немец»?

– Знаю, Ваше Величество.

– Всего-то сто с небольшим лет назад. И вот – богемец на троне; какой удар по самолюбию… К слову, вам-то самой не претит служба «ненемцу»?

– Хоть мавру, – фыркнула она. – Если он будет царствовать во благо моей страны. Если же чистокровный германец станет вытворять что-то, что пойдет ей во вред, – я же первая создам заговор с целью его устранения. Управление государством – не собачья случка, и чистота породы здесь не самый важный factor.

– Всем бы такую терпимость… – буркнул Рудольф тихо. – Надеюсь, когда придет время Фридриха, все мои злопыхатели запутаются в кровавых подсчетах и наконец махнут рукой. Главное здесь не ошибиться в выборе невесты; уж это должен быть самый немецкий род на белом свете. И влиятельный.

– Как успехи Его Высочества? – мягко поинтересовалась Адельхайда, и Рудольф, помедлив, вздохнул, неопределенно поведя плечами:

– Жив. И здоров. По крайней мере – был жив и здоров четыре дня назад, когда было написано последнее письмо. И, что самое удивительное, ему там даже как будто нравится…

– Вы осунулись, – заметила она, и Рудольф поморщился:

– Благодарю за откровенность.

– Тревожитесь, – констатировала Адельхайда убежденно. – Хотя и прежде вы расставались, и надолго.

– Да, приходилось, – согласился он с неудовольствием. – Я в последнее время все больше в разъездах – вы же сами приносили мне слухи, что мое домоседство не приведет к добру. Кажется, меня намеревались вовсе сместить за долгое непосещение германских земель, если я не ошибаюсь?.. Посему и Фридрих не постоянно в Карлштейне; боюсь, но отпускаю. Должен же он видеть и знать страну, которой, если Бог даст, доведется править, иначе он так и останется чужаком со славянских окраин. Приходится отпускать. И, думаю, еще не раз придется.