Онлайн книга «Многочисленные Катерины»
|
Гассан вернулся и сел ряд с ним. – Слушай, она такая разная. С ним – милашка, с нами – свойская девчонка, матюгается только так, а со Старнсом почему-то разговаривает с южным акцентом. – Ты что, в нее втрескался? – спросил Колин. – Нет, просто мысли вслух. Повторяю в последний раз – я не хочу встречаться с девушками, на которых не собираюсь жениться. Встречаться с Линдси – это харам [47] . Ну и кроме того, у нее большой нос. Не люблю носатых. – По-моему, ты и так все время харамствуешь. Гассан кивнул: – Да, но как. Вот, собаку завел. Я же не курю крэк, не обсуждаю других за спиной, не краду, не вру маме и не кувыркаюсь с девочками. – Это моральный релятивизм. – Ничего подобного. По-моему, Аллаху плевать, есть у меня собака или нет и ходит ли женщина в шортах. Ему важно, чтобы я был хорошим человеком. Слова «хороший человек» тут же напомнили Колину о Катерине XIX. Скоро она должна была уехать из Чикаго в летний лагерь в Висконсине, где каждое лето работала консультантом. Это был лагерь для детей-инвалидов. Там их учили ездить на лошадях. Катерина была хорошим человеком, очень хорошим, и он по ней безумно ску [48] . Однако пустота внутри говорила ему, что она не тоскует о нем. Наверное, даже облегчение почувствовала. Если бы она думала о нем, то позвонила бы. Если только… – Я ей позвоню. – Худшая идея в мире, – тут же отозвался Гассан. – Хуже некуда. – Неправда. Что, если она ждет, пока я ей позвоню, как я жду, что позвонит она? – Да, но ты – Брошенный. Брошенные не звонят. Ты сам это знаешь, кафир. Брошенные никогда, никогда не звонят. Исключений нет. Совсем. Не звони. Никогда. Нельзя. Колин сунул руку в карман. – Не делай этого, чувак. Ты выдергиваешь чеку гранаты. Ты облит бензином, а телефон – зажженная спичка. Колин раскрыл телефон. – Чупакабра, – сказал он. Гассан воздел руки: – Это нельзя зачупакабрить! Это какое-то злоупотребление чупакаброй! Я чупакабрю твой звонок Катерине! Колин закрыл телефон и, погрузившись в раздумья, стал покусывать большой палец. – Ладно, – сказал он, убирая телефон в карман. – Не буду. Гассан тяжело вздохнул: – Еле пронесло. Слава Аллаху за двойную обратную чупакабру. Они недолго посидели молча, а потом Колин сказал: – Я хочу домой. – В Чикаго? – Нет, к Линдси. Но нам еще сорок минут тут сидеть. Гассан кивнул. Потом, помолчав немного, сказал: – Ладно. Приступ астмы у жирдяя. Старый, но проверенный трюк. – Чего-чего? Гассан закатил глаза: – Ты глухой? Приступ астмы у жирдяя. Самый старый трюк в жирдяйском арсенале. Подыграй мне. Они вышли из машины, и Гассан начал громко хрипеть. Каждый его вдох был похож на крик умирающей утки. ИИИИХХХХХ; выдох; ИИИИХХХХХ; выдох. Он прижал руку к груди и забежал в гатшотский магазин. – Что это с ним? – встревоженно спросила Линдси. Продолжая хрипеть, Гассан ответил сам: – ИИИИХХХХХ. Приступ. ИИИИХХХХХ. Астмы. ИИИИХХХХХ. Жуткий. ИИИИХХХХХ. – О, черт! – воскликнула Линдси, спрыгнула с колен ДК, схватила аптечку и принялась искать лекарство от астмы. Другой Колин молча сидел на стуле и, вне всякого сомнения, был не рад непрошеным гостям. – Все будет хорошо, – сказал Колин. – С ним такое бывает. Нужно отвезти его домой, там есть ингалятор. – Холлис не любит, когда гости отвлекают ее от работы, – сказала Линдси. – Ничего, сделает исключение, – отрезал Колин. Гассан хрипел по дороге домой и продолжал хрипеть, взбегая по лестнице Розового особняка. Дожидаясь, пока он вернется из своей комнаты, Колин сидел в гостиной с Линдси. Они оба слышали, как Холлис на кухне говорит: – Это американский продукт. Сделанный руками американских граждан. Это рыночное преимущество. Люди покупают то, что сделано в Америке. У меня есть исследование… Раньше Колин думал, что Холлис целыми днями смотрит «Магазин на диване», поручив управление фабрикой другим, но, судя по всему, она все же работала. Словно в подтверждение его мыслей Холлис вышла и сказала: – Пожалуйста, не мешайте мне, когда я работаю, – хотя никто и не думал мешать. Линдси сообщила, что у Гассана приступ астмы, а он забыл с утра прихватить свой аэрозоль. Холлис бросилась в его комнату, Колин бежал следом за ней и кричал: – Надеюсь, тебе уже лучше, Гассан, – чтобы предупредить друга. Когда они добрались до комнаты Гассана, тот уже мирно лежал в постели. – Простите, забыл лекарство, – сказал он слабым голосом. – Больше такого не повторится. Они поужинали гамбургерами и тушеной спаржей на заднем дворе. Задний двор дома Колина в Чикаго был размером двенадцать на десять футов, а этот – с целое футбольное поле. По левую руку от них тянулся густой лес с редкими просветами каменистых полян. По правую, до самого соевого поля (Колин узнал от Старнса, что здесь выращивают сою), тянулась ухоженная лужайка. Гатшот казался Колину бескрайним, и ему нравилось это. Солнце садилось, и Линдси поставила в центр стола ведерко с антимоскитной свечой. Закончив есть, она ушла, ушел и Гассан, а Колин снова вернулся к мыслям о К. XIX. Он взглянул на свой телефон, чтобы проверить, нет ли пропущенных вызовов, и решил, что пора звонить родителям. В Чикаго, третьем по величине городе Америки, сигнал почему-то был слабым, но в Гатшоте, штат Теннесси, связь оказалась на пять баллов. Трубку взял папа. – Я в том же городе, что и вчера. В Гатшоте, – начал Колин. – Живу у женщины по имени Холлис Уэллс. – Спасибо, что позвонил. Я ее знаю? – спросил папа. – Нет, но она есть в телефонном справочнике. Я проверял. У нее тут своя фабрика. Наверное, мы тут еще пару дней поживем, – соврал Колин. – Жить у незнакомых людей опасно, Колин. Вообще-то Колин собирался соврать: снимаю комнату в отеле, работаю в ресторане, осваиваюсь потихоньку, – но он сказал правду. – Она милая. Я ей доверяю. – Ты каждому встречному доверяешь. – Пап, я семнадцать лет прожил в Чикаго, и меня ни разу не ограбили, не пырнули ножом, не похитили, я не падал на рельсы, не… |