Онлайн книга «Сердце, живущее в согласии»
|
В отличие от меня, Эми не любила юриспруденцию. Своим настоящим призванием она считала живопись. Естественно, я допытывалась, почему же она не пошла в художественный колледж? У Эми было два основных ответа, и зависели они от настроения. В одном случае она говорила, что взялась изучать право под нажимом родителей. В другом – из любви к ним. Тем не менее училась Эми прилежно и считалась одной из лучших на нашем потоке. За месяц до выпускных экзаменов отец Эми погиб в авиакатастрофе. Она первым же рейсом вылетела в Гонконг, пробыла там два месяца. Вернувшись обратно, заявила, что с ее учебой и юридической карьерой покончено. Получать диплом она не собиралась. Жизнь слишком коротка, чтобы делать броски в сторону. Если у тебя есть мечта, нужно ее реализовывать. С тех пор Эми вела жизнь свободной художницы, продавая картины на Бродвее. Общаться с владельцами галерей она наотрез отказывалась. Выставки и высокие заработки ее не интересовали. Она твердила, что пишет для себя и никогда не станет работать на заказ. Среди моих друзей и знакомых Эми – самая свободная личность. Дверь в ее мастерскую была приоткрыта. Эми ненавидела закрытые двери и любые замки. По ее стойкому убеждению, все, кто дрожит над имуществом и отгораживается хитроумными запорами, рано или поздно теряют деньги, а то и крышу над головой. Эми даже отказывалась прикреплять цепью велосипед. И она была единственной из моих друзей, у кого ни разу его не воровали. Когда я вошла, Эми сидела на вращающемся стуле перед мольбертом. В новой картине преобладали темно-оранжевые тона. Ярко-рыжими стали и ее волосы, убранные в конский хвост. Одета Эми была в выцветшие спортивные брюки и балахонистую белую футболку, заляпанную разноцветными пятнами. В комнате пахло масляными красками и олифой. Пол – тоже заляпан. У стен на подрамниках стояли картины, многие – в красных тонах. Эми говорила, что, на свою беду, глубоко увязла в Барнетте Ньюмане [2] и мучительно проходит «ньюмановский» этап творчества. Вместо полос она теперь изображала круги. Еще немного, и мне придется называть ее Бернадетт Ньюман. Муки творчества скрашивал голос Джека Джонсона, доносившийся из колонок музыкального центра. От моих шагов скрипнули деревянные половицы, и Эми повернулась. Ее темно-карие, почти черные, глаза удивленно распахнулись. – Джулия, кто тебя так напугал? Я рухнула в старое кресло. Мои руки были холодными, как ледышки. В глазах стояли слезы. Напряжение последних часов начало спадать. Несколько секунд Эми с тревогой рассматривала меня, затем, оттолкнувшись ногами, подъехала ближе: – Что у тебя стряслось? Я беспомощно пожала плечами. – Попробую угадать. Маллиган выпер тебя коленкой под зад. Я качнула головой. – Умерла твоя мать. Я снова покачала головой, сдерживая рыдания. – Значит, случилось что-то серьезное! – глубоко вздохнув, заключила Эми. Наверное, в Эми меня больше всего притягивало ее своеобразное чувство юмора. – Выкладывай, что стряслось. – Сначала скажи, какой у меня вид? – уклонилась я от ответа. – Как у перепуганной курицы. Некоторое время я переваривала услышанное. Эми терпеливо ждала. Трудно было высказать вслух мысль, уже час не дававшую мне покоя. – По-моему, я схожу с ума. Эми смерила меня задумчивым взглядом: – И с чего ты решила? – Кажется, меня кто-то преследует. – Сталкер-незнакомец? А он симпатичный? – Все гораздо хуже. Я слышу голоса. Признание заставило меня сжаться. Было неловко рассказывать о случившемся даже Эми. – И давно? – спокойным голосом спросила подруга. Удивления на лице больше не было. – С утра. – Я рассказала обо всем, что произошло на работе и дома. Эми сидела неподвижно, внимательно слушая. Иногда кивала, будто такие вещи были ей знакомы. Когда я закончила, она встала, отложила кисть и начала расхаживать между картинами – признак напряженных раздумий. – Это у тебя впервые? – остановившись, спросила подруга. – Да. – Она тебе угрожала? – Нет. С чего бы? – Оскорбляла? – Это как? – Например, обзывала тебя никчемной шлюхой? Или дерьмовым юристом? Или говорила, что очень скоро все поймут, какая ты идиотка? – Нет, ничего подобного, – смущенно покачала я головой. – Она тебе что-нибудь приказывала? Я не понимала, куда клонит Эми. – Она могла тебе приказать выплеснуть кофе в физиономию Маллигану. Или выпрыгнуть из окна. – Нет. Эми, откуда ты набралась такой чепухи? Подруга задумчиво посмотрела на меня: – А что вообще говорит этот… женский голос? – Разговорчивой ее не назовешь. В комнате совещаний она предостерегала меня насчет коллег. Говорила, им нельзя доверять. А дома задавала вопросы. – Какие? – «Кто ты? Почему живешь одна? Почему у тебя нет детей?» – Любопытные вопросы, – облегченно улыбнулась Эми. – И чем же? – Я знаю кое-кого, кому были бы интересны ответы. Скажи, наши с ней голоса звучат похоже? – Хватит потешаться надо мной! Неужели чуткая Эми не понимала, как я сейчас нуждалась в поддержке? Эми присела на подлокотник кресла и принялась гладить меня по волосам: – Я не смеюсь над тобой. Но в этих вопросах нет ничего опасного. Я боялась худшего. – Куда уж хуже? – Когда человек слышит голоса, это зачастую говорит о нарушениях в психике. Типичный симптом начинающейся шизофрении. Последствия порой трудно предугадать. Лечить таких людей нелегко. Однако шизофренику голоса всегда чем-то угрожают. Отдают приказы. Требуют, чтобы человек спрыгнул с крыши или ударил ножом соседа. Меланхоликам голоса сообщают обидные и оскорбительные вещи. Но твой случай отличается. – Откуда ты так много знаешь? – удивилась я. – Разве я тебе не говорила, что мой отец тоже слышал голоса? – Ни разу. – Я сама не знала. Мама рассказала через несколько лет после его гибели. Тогда я стала читать об этом. Изучила все, что сумела найти. – Значит, твой отец был… шизофреником? – Нет. Думаю, его странность была безобидной. – И как он с этим справлялся? – Никак. |