Онлайн книга «Ключ к сердцу императрицы»
|
В темноте Лидия не увидела, а ощутила, как доктор повернул голову и пристально всматривается в нее. — Вы очень странно говорите, — сказал он наконец. — Очень странно… Помнится, когда я начинал изучать медицину, у меня была мечта: обмануть время и оказаться в той эпохе, когда жил Гиппократ. Мне очень хотелось задать ему несколько вопросов. И вы… Лидия даже зубами скрипнула с досады. Что-то забылась она, да уж! А Сташевский очень внимателен, с ним надо поосторожней. — Ладно, ладно, — перебила она нарочито грубо. — Вы не болтайте, вы рассказывайте! Сташевский помолчал, потом неохотно проговорил: — Ну что я могу вам сказать? В этой кампании все встало с ног на голову, в том числе и военная медицина. Еще недавно ни один разумный полководец не вступал в сражение, не имея при себе лазаретных фур, а мы то и дело отставали от регулярных частей, верст порой на двести… Армия шла вперед ускоренным маршем, русские не предупреждали о нападении, самые кровопролитные сражения начинались когда угодно, и горе тем раненым, которые не дали себя убить… — И это говорите вы, доктор?! — изумленно воскликнула Лидия. — Вас поражает мой цинизм? Да ведь он вызван жизнью. Уже в Смоленске мы стали ощущать страшный недостаток в перевязочных материалах. В госпиталь было обращено здание архива, и вместо белья [10] мы пользовались бумагою. Да это еще что! Сколько раз мы принимали раненых со страшными огнестрельными ранениями, которые требовали немедленной ампутации одного, а то и двух членов! Сколько раз мне приходилось оперировать сутками, не прерываясь даже на ночь. Передо мной держали зажженную свечу, а впрочем, я нуждался в ней лишь при наложении на кровеносные сосуды лигатуры. Как-то в течение суток я сделал до двухсот ампутаций. Причем самое ужасное, что почти все труды мои были заранее обречены, я знал, что раненые умрут. После таких операций необходимо тепло, уход, обильная еда, а что мы могли предложить этим людям? Санитары выносили их из операционной палатки, складывали вповалку, а потом из этой горы укороченных на руку или ногу, залитых кровью тел разбирали живых от мертвых… И те, кто оставался жив, все равно должны были умереть! Ведь у нас не было еды, чтобы кормить их, не было фуражу для лошадей, чтобы вывезти их в безопасное место. Русские тоже понесли много потерь, им было так же тяжело, как нам, и тоже приходилось делать тяжелейшие ампутации, в лучшем случае лишь одурманив страдальца спиртом, безо всякой анестезии, но вашим раненым был дом в любой избе, куда их принесли и где оставили, а мы не могли доверить своих никому, мы знали, что крестьяне ваши не станут за ними ходить… — Больно много захотел, — проворчал Кеша, который, оказывается, внимательно прислушивался к словам доктора. — Сами виноваты. Какого беса к нам полезли? — Да, вы правы, à la guerre comme à la guerre, — тяжело вздохнул Сташевский. — И мы, даже заняв вашу столицу, не чувствуем себя победителями, потому что покорить Россию невозможно, даже если займешь Москву. — Как заняли, так и оставите, — сказала Лидия. — Вы уйдете оттуда через полмесяца, не больше. — Это звучит как очень недоброе пророчество, но, сказать по правде, я бы очень хотел, чтобы оно сбылось, — печально произнес Сташевский. — Мы проиграли, и осталось думать теперь не о воинской славе, а о том, чтобы выпутаться из этой безумной авантюры живым. — Вот именно, — поддакнул Кеша, и все замолчали. Между тем они выбрались наконец из леса и теперь подъезжали к дому со стороны сада. — Посмотрите, барышня! — сказал вдруг Кеша тревожно. — А ведь что-то неладное творится! Лидия пригляделась: в окнах мелькали огни. Чудилось, по комнатам бестолково носилось множество народу с зажженными свечами или масляными лампами. «Может, заметили, что меня нет? И что Кеша пропал? — подумала Лидия. — И Фоминична шум подняла? Или не Фоминична? Или Алексей приходил ко мне, не нашел, встревожился, начал искать…» — Где же это свет так ярко горит? — пробормотал задумчиво Кеша, и Лидия тоже обратила внимание, что одно окно второго этажа освещено сильнее прочих. Но оно не было окном ее комнаты. — Никак барышни Ирины Михайловны светелка? Точно, она! — Что-то случилось! — вскрикнула Лидия. — Поскачем скорей! Наверное, Ирине стало хуже! Через несколько минут, пролетев через сад, они остановились у заднего крыльца. Кеша соскочил с седла, помог слезть Лидии и принялся осторожно развязывать доктора. — Послушайте, господин Сташевский, — быстро сказала она. — Я слышала ваш разговор с этим французским лейтенантом в амбаре. Мне кажется, вы благородный человек. Дайте слово, что вы не попытаетесь бежать. Вспомните вашу клятву Гиппократа. Вы должны помочь Ирине! — Я постараюсь, — ответил Сташевский, разминая руки. — Но я тоже не Господь Бог. Сделаю все, что могу, но не более того. — Хорошо! — разозлилась Лидия. — Тогда я ставлю вопрос иначе: если вы не поможете Ирине, я не гарантирую вам жизнь! Сташевский вздрогнул и лаконично бросил: — Понятно. Они вошли в темные сени и тотчас же едва не были сбиты с ног какой-то фигурой, которая с ревом неслась очертя голову. — Нюшка! — сердито крикнул Кеша. — Разуй глаза! Нюшка — это и впрямь была она — замерла, едва не выронив плошку. Мгновение она тупо вглядывалась в вошедших, потом громко сказала: — Ай! — да так и села, словно ее не держали ноги. — Кеша! — пробормотала она. — Барышня! Вы! Да разве ж вы не сбежали?! «Точно, заметили-таки!» — подумала Лидия. Кеша покачал головой: — Ах ты, Нюшка, куриные твои мозги, с чего бы это мы должны были сбежать и кто тебе такую глупость сказал? Насчет «кто сказал» вопрос, по мнению Лидии, был совершенно риторический. Фоминична, конечно! А вот насчет «почему»… — Фоминична кричала, вы-де, барышня, отравили Ирину Михайловну да и сбежали, а Кешу вам в пособники домовой да леший поверстали, с которыми вы якшаетесь. — Опять двадцать пять?! — обиженно воскликнул Кеша. — Опять Фоминична старые байки разносит?! Ну, более я этого слушать не стану! — Я отравила Ирину Михайловну? — перебила Лидия. — Что с ней?! — Умерла она! — пуще прежнего заревела Нюшка. — Умерла, а если еще нет, значит, вот-вот умрет! — Скорей! — крикнула Лидия, хватая за руку Сташевского. Они по черной лестнице взбежали на второй этаж и первым увидели Алексея, который рванулся было к Лидии, но тотчас отпрянул и замер. Рука его бестолково зашарила у пояса, отыскивая несуществующий эфес несуществующей сабли — это он увидел Сташевского в его форме. |