Онлайн книга «Те, которые»
Импресарио тут же стал зачитывать самые яркие панегирики. Я лежал и думал: «Интересно, чем он больше гордится – нашим успехом или тем, что за хвалебные статьи не пришлось платить?» * * * Сидя в теплом и мягком кресле, так приятно слушать, как шелестят банкноты! Особенно когда осознаешь, что эти банкноты тобою честно заработаны. – Восемнадцать тысяч, – бормотал Миша. – Раз, два, три… – А можно, – неожиданно для себя попросил я, – я возьму пачку? – Вообще-то это и так все тебе, – удивленно сказал Меценат. – Это только наличные! – торопливо уточнил Миша. – На первоочередные нужды! Остальное на карточке и на счету. Часть на… Я замахал руками, Миша тут же заткнулся. – Не в этом смысле. Я потрогать хочу. – Конечно, – по голосу Мецената было ясно, что он улыбается. Я протянул руку, в ней тут же оказалась пачка бумажек. Я поводил подушечкой пальца по верхней. Рельефный рисунок. Кажется, это называется «металлография». – Вы думаете, – в голосе импресарио дрожала обида, – мы вас обманываем? – Да нет, – ответил я. – Просто интересно. – А-а-а! – догадался Дмитрий Алексеевич. – Ищешь тактильные картинки? – «Щупалки», – мстительно уточнил я, – и «терки»! Меценат усмехнулся: – Я же тебе сто раз говорил: это не я, это так народ назвал. Я бросил пачку на стол. – Нет там никаких «терок». Просто шершавая бумага. Меценат хмыкнул. Миша вернулся к своей бухгалтерской рутине. Я протянул руку к столику – и тут же ощутил в ней теплый бок бокала с коньяком. Улыбнулся Меценату с благодарностью. – Ну что, – сказал Меценат, – осталось склепать еще три десятка терок. И сотня к выставке готова. – Восемь, девять, десять… – бубнил Миша. – Все проданные работы на выставке тоже будут, – продолжил Дмитрий Алексеевич. – С табличками «Куплена таким-то». Все это он уже говорил, так что я даже не кивнул, потягивая ароматнейшую из отрав. – Слушай, Петрович, – Меценат вдруг стал серьезным. – Надо тебя врачу показать. – Ай, – отозвался я. Миша перестал шелестеть банкнотами. – А что, – спросил он, – у вас… предчувствие? По-моему, импресарио всерьез считал Диму колдуном и ясновидящим. – Типа того, – отозвался Меценат. – Ты как себя чувствуешь? – Отлично я себя чувствую! «Вот только работать лень», – признался я себе. – С сегодняшнего дня в твоем доме дежурит бригада кардиологов. – Слушай… – Не спорь, мне лучше знать! – А мне лучше не знать! И вообще, я хочу зрение вернуть! Я кожей почувствовал, как Миша сжимается в математическую точку – объект, не имеющий размеров. Да, в гневе я страшен! – Мы же договорились, – Меценат успокаивающе положил мне руку на колено, но я ее стряхнул, – сразу после выставки едешь в Германию. Но пока надо следить за здоровьем… Я фыркнул. – Пожалуйста, – очень тихо попросил Меценат. Не знаю, что на меня нашло, но сейчас он меня раздражал – всегда правый, знающий все наперед, благородный и честный. Наверное, этим и раздражал. – Пошел к черту, – сказал я и сунул руку с бокалом в сторону Миши. Тот беззвучно уволок опустевшую тару, но взамен ничего не подал. – Эй, импресарио! – прикрикнул я. – Еще коньяку! Возникла пауза. Даже без «Пианино» я отлично представлял ее себе в лицах: Меценат строго качает головой, Миша умоляюще складывает руки на груди… – Ладно, – Дима говорил с трудом, как будто у него глотку заложило. – Еще один. Последний. * * * Это был отличный рабочий день. Накатило вдохновение, я сварганил две довольно большие конструкции, в которые нужно забираться голышом… ладно, хотя бы в нижнем белье. Кое-что требовало доводки, но не сильной – конструкции были не жесткие, качались и гремели, и в этом был свой кайф. Уже ложась спать, я вдруг понял, что неоправданно ограничиваю область воздействия. Почему только осязание? Ведь можно использовать и звуки, и запахи… Запахи! Я даже сел в кровати. Ну я и олух! Как я не сообразил сразу?! Я снова лег, набрасывая в уме общие схемы: тактильная музыка дополняется звуковой какофонией и аромовоздействием. Надо только придумать, как изменять гамму запаха. Вентиляторы? Пожалуй. Что-то вроде ароматизаторов в салонах машин… За дверью моей спальни послышался подозрительный шум. Кажется, Миша кого-то не пускал ко мне. С большим трудом не пускал, с кряхтением и довольно громкими увещеваниями. Странно. Нежелательных гостей отсекает охрана, а желательные с такой экспрессией ко мне не ломятся. Я прислушался. – Дмитрий Алексеевич… Он спит уже… Целый день работал… Ого! Миша не пускает самого Мецената! А тот, вместо того чтобы пустить в ход свое хваленое красноречие, молча прорывается… Нет, уже не молча. – Ушел отсюда, понял! В ухо сейчас дам! Все вентиляторы и схемы окончательно вылетели из моей головы. Дмитрий свет Алексеевич был, судя по голосу, мертвецки пьян! Это событие я пропустить не мог. – Миша! – крикнул я. – Да пусти ты его! Не сплю я! Миша пробурчал «Ну вот, разбудили», и дверь распахнулась. Спальня тут же заполнилась благородным ароматом свежевыпитого… нет, не коньяка! Виски! Сегодня в лесу перемерла вся крупная живность. – Ну? – весело спросил я. – Какие новости? Послышались шаркающие шаги, и дверь с треском захлопнулась. Немедленно раздался сдавленный стон Димы. – Блин! Где тут у тебя свет включается? – Нигде! – я по-прежнему веселился. – Мне он ни к чему. Садись куда-нибудь, а то зашибешься! Раздалось еще несколько сдавленных стонов, сопровождаемых краткими эпитетами, – и кровать тихо охнула, придавленная чреслами Мецената. – Тут сидеть буду! – объявил он. Запах виски усилился. Послышалось ритмичное бульканье. – А мне? – поддразнил я. – У тебя нос… в вине! – Дима рассмеялся собственной остроте, и в смехе было нечто от сумасшествия. Мне стало уже не так весело. «Может, Мишу кликнуть?» – подумал я. Наверняка импресарио прилип к двери и готов прийти на выручку. – Слушай, Саня, – сказал Меценат грустно, – не умирай, а? – Никогда? – Ага! Давай жить вечно! И умрем в один… То есть не умрем ни в один день! |