Онлайн книга «Желание странного»
|
Ирка что-то говорила о Снеговом, вспоминала что-то, углы рта у нее печально опустились („…теперь вот и сигаретку не у кого попросить!“), а я пил маленькими глоточками кофе и думал, что непонятно, как мне сейчас быть; что пока я не решил, рассказывать Ирке про все или не рассказывать; пожалуй, не стоит заводить разговор ни о Лидочке, ни о столе заказов, потому что и с Лидочкой, и со столом заказов все обстоит чрезвычайно неясно, а точнее говоря – очень даже ясно, потому что вот уже сколько времени прошло, а Ирка еще ни словечком не упомянула ни о своей подружке, ни о своем заказе. Конечно, Ирка могла забыть. Во-первых, треволнения, а во-вторых, она всегда все забывает, но лучше все-таки, от греха подальше, эти скользкие темы не затрагивать. Впрочем, маленький пробный шарик пустить, может быть, и стоит. И, выбрав удобный момент, когда Ирка перестала говорить о Снеговом и перешла к более веселым предметам – как Бобка сверзился в канаву, а за ним сверзилась и теща, – я спросил небрежным голосом: – Ну а как Лидочка твоя поживает? Мой маленький пробный шарик получился на поверку несколько великоват и щербат. Ирка вытаращила глаза. – Какая Лидочка? – Да эта, твоя… школьная… – А, Пономарева? А чего это ты ее вдруг вспомнил? – Да так… – промямлил я. – Вспомнилось как-то. – Не подумал я о таком контрвопросе. – Одесса, броненосец „Потемкин“… Шаланды, полные кефали… Ну вспомнилось просто, и все! Что ты пристала? Ирка несколько раз моргнула, глядя на меня, затем сказала: – Мы встретились. Она красивая такая стала, от мужиков отбоя нет… Возникла пауза. Ч-черт, терпеть не могу врать… Ничего себе – пробный шарик получился! Мне же и по лбу. Под испытующим взглядом Ирки я поставил на блюдце пустую чашку и, сказавши фальшивым голосом: „Как там наше дерево?“ – отошел к балконной двери и выглянул. Ладно, так или иначе, но с Лидочкой все стало ясно, теперь уже окончательно. Н-ну, а как же наше дерево? Дерево было на месте. Толпа подрассосалась. Собственно, около дерева стояли только Кефир, трое дворников, водопроводчик и двое милиционеров. Тут же была и желтая патрульная „ПМГ“. Все (кроме машины, конечно) смотрели на дерево и, видимо, обменивались соображениями, как теперь быть и что все это означает. Один из милиционеров, снявши фуражку, утирал бритую голову носовым платком. Во дворе уже стало жарковато, и к привычному запаху нагретого асфальта, пыли и бензинчика примешивался какой-то новый запах – лесной, странный. Бритый милиционер вдруг надел фуражку, спрятал платок и, присев на корточки, принялся копаться пальцем в вывороченной земле. Я поспешно отошел от балкона. Ирка уже была в ванной. Я быстро убрал и помыл посуду. Спать хотелось ужасно, но я знал, что заснуть не смогу. Я теперь вообще, наверное, не смогу заснуть до тех пор, пока не кончится эта история. Я позвонил Вечеровскому. Уже услыхав гудки, я сообразил, что Вечеровского быть дома не должно, что он сегодня принимает экзамены у аспирантов, но, прежде чем я успел додумать это до конца, он снял трубку. – Ты дома? – спросил я глупо. – Да как тебе сказать… – ответил Вечеровский. – Ладно, ладно, – сказал я. – Дерево видел? – Да. – Как ты полагаешь? – Думаю, что да, – сказал Вечеровский. Я покосился в сторону ванной и, понизив голос, проговорил: – По-моему, это я. – Да? – Угу. Я тут решил черновики привести в порядок. – Привел? – Не совсем. Сейчас сяду и попробую закончить. Вечеровский помолчал. – А зачем? – спросил он. Я замялся. – Н-не знаю… Захотелось вдруг переписать все начисто… Не знаю. От тоски, наверное. Жалко. А ты что, никуда сегодня не пойдешь? – Кажется, нет. Как Ира? – Щебечет, – сказал я. Рот у меня невольно растянулся в улыбке. – Ты же знаешь Ирку. Как с гуся вода. – Ты ей рассказал? – Что ты! Конечно, нет. – А почему, собственно, „конечно“? Я крякнул. – Понимаешь, Фил, я вот сам все думаю – рассказать или нет? И не знаю. Не могу сообразить. – Если не знаешь, что делать, – произнес Вечеровский, – не делай ничего. Я хотел ему сказать, что уж это и без него известно, но тут Ирка в ванной выключила душ, и я поспешно сказал: – Ну, ладно, я пошел работать. Если что – звони, буду дома. Ирка оделась, подмазалась, чмокнула меня в нос и ускакала. Я лег на кушетку ничком, положив голову на руки, и стал думать. Калям немедленно пришел, взобрался на меня и улегся вдоль хребта. Он был мягкий, жаркий и влажный. И тут я заснул. Это было как обморок. Сознание пропало, а потом вдруг снова появилось. Каляма на моей спине уже не было, а в дверь звонили. Нашим условным звонком: та – та-та – та-та. Я скатился с кушетки. Голова была ясная, и чувствовал я себя каким-то необычайно боевым. Какой-то был я весь готовый к смерти и к посмертной славе. Я понимал, что начинается новый цикл, но страха больше не было – одна отчаянная злая решимость. Впрочем, за дверью оказался всего-навсего Вайнгартен. Совершенно невозможная вещь: он был еще более потный, всклокоченный, вытаращенный и расхлюстанный, чем вчера. – Что это за дерево? – прямо с порога осведомился он. И опять же невозможная вещь: эти слова он произнес шепотом. – Можно вслух, – сказал я. – Заходи. Он вошел, ступая осторожно и озираясь, сунул под вешалку две тяжелые авоськи с гигантскими редакторскими папками и вытер мокрой ладонью мокрую шею. Я за хвост втащил Каляма в прихожую и захлопнул дверь. – Ну? – сказал Вайнгартен. – Как видишь, – ответил я. – Пошли в комнату. – Дерево это – твоя работа? – Моя. Мы уселись – я за стол, он – в кресло рядом. Из-под расстегнутой внизу нейлоновой курточки у него выпер огромный волосатый живот, плохо прикрытый пляжной сетчатой майкой. Он сопел, отдувался, вытирался, потом принялся изгибаться в кресле, вытаскивая из заднего кармана пачку с сигаретами. При этом он вполголоса ругался черными словами, ни к кому в особенности не обращаясь. – Борьба, значит, продолжается… – сказал он наконец, выпуская толстые струи дыма из волосатых ноздрей. – Лучше, значит, умереть стоя, чем жить, трам-тарарам, на коленях… Идиот! – заорал он. – Ты хоть вниз спускался? Диван ты двуногий! Ты хоть посмотрел, как его выперло? Ведь это взрыв был! А если бы у тебя под задницей? Трам-тарарам, и трам, и тарарам!.. – Ты чего орешь? – сказал я. – Валерьянки тебе дать? – Водки нет? – спросил он. – Нет. – Ну, вина… |