Онлайн книга «Чумовая дамочка»
|
— Помолчал бы, пень старый, язык-то точно помело… — шикнула Нинка. Палыч покосился на меня и обиженно засопел, сосредоточившись на картошке. Нинка наконец-то отмыла чашки, и мы устроились за столом. — Ну что ж. Виталик, — вздохнул Палыч, — давай за встречу, за то, значит, чтобы все в твоей жизни было хорошо и складно. — Хорошо тут не будет, — влезла Нинка. — Уезжать ей надо куда глаза глядят. Дослушивать я не стала и выпила водки. Нинка сбилась на середине фразы, опасливо принюхалась и тоже выпила. — Как дальше жить думаешь? На работу или как? — одновременно закусывая, спросил сосед. — На работу, — ответила я. — Конечно, биография подкачала, но, может, возьмут куда… — Иди к нам в институт, уборщицей, — предложила Нинка. — Сто пятьдесят рублей, и все-таки у меня на глазах. — И чего я на эти сто пятьдесят делать буду? — хмыкнула я, а сестрица разозлилась. — А что люди делают? Сережа мой… а… — Она рукой махнула и возвысила голос.: — Получше тебя люди, а любой работе рады. Ты что ж, главбухом пойдешь за большими деньгами? Или директором на завод по соседству? — Завод мне даром не нужен, — успокоила я ее. — Надеюсь, кто-нибудь из друзей поможет устроиться. — Друзья-то помогут! — взвизгнула Нинка так, что мы с притихшим Палычем вздрогнули, — Они тебе помогли один раз… Славик твой в особенности… сволочь… Самая настоящая сволочь, чтоб ему глаз лишиться… — Чего ты орешь? — поморщилась я. — А чего, не так? Скажи. Палыч, права я или нет? Какая любовь была… Ромео и Джульетта, прости господи. И что? В тюрьму за него села. Чужой грех на себя взяла. Пять лет… да я бы… дура ты. Лийка, дура. Что с жизнью-то своей сотворила? Пять лет псу под хвост, а ему и горя мало. Бросил тебя твой Ромео… — Заткнись, — попросила я, разливая водку, — Бросил и бросил, что ж теперь… — Он хоть письма-то писал? — Он неграмотный, — хмыкнула я. — И вообще, отвяжись. — Как я могу отвязаться, ведь ты сестра мне. После смерти родителей я у тебя самая близкая родня… А ты людей слушаешь, а родная сестра что ни скажет, все только заткнись… — Ты бы. Нинка, помолчала малость, — робко вклинился в разговор Палыч. — Сколько времени не виделись, так чего ж друг на дружку орать. — Я не ору, я говорю как есть. Славка ее подлец и убийца. Мало того, что убил, так он еще все подстроил хитрым образом, чтоб Виталька в тюрьму села, а он сухим из воды вышел. — Чепуха, — устало вздохнула я, — Ничего он не подстраивал и ни о чем меня не просил. Я сама во всем призналась… — В чем? — опять заорала Нинка, глотка у нее дедова. Краснознаменный ансамбль песни и пляски запросто переорет. — В убийстве, — хмыкнула я. — Призналась, покаялась и отсидела. Теперь обо всем этом забыть пора и жизнь начинать светлую и честную, где нет места криминалу, случайным связям и бранным словам. — Точно, — порадовался Палыч, — На свободу с чистой совестью. Мы с ним дружно захохотали, а Нинка разозлилась. — Одно слово — придурки. Письма-то твой писал? — понизив голос, опять спросила она. — Какая тебе разница? — Сестра я тебе, и у меня, между прочим, душа болит. А от людей-то стыд… А этот за пять лет хоть бы раз зашел, узнал, как, мол, живете. У Сережи на свадьбу приличного костюма не было, у чужих людей деньги занимала, у хахаля твоего совести вовсе нет, знал, что бедствуем. Уж если тебя в тюрьму упек за свои-то грехи, так хоть семье бы помог материально. — Ты языком-то дотреплешься, — ядовито сказала я, — Он тебе поможет, оторвет башку и тебе, и Сережке твоему, и не станет у вас никаких материальных проблем. Палыч тихо фыркнул, пряча глаза, а Нинка пошла пятнами. — Я правду говорю, — минут через пять придя в себя, подала она голос. — А за правду всегда страдают, — добавил Палыч, а я, чтобы разрядить обстановку, налила еще водки. Нинка пьянеет быстро, изрядно захмелев, она принялась причитать, но тут, на счастье, взгляд ее упал на часы, и сестрица заторопилась домой. Я вызвала ей такси, и мы с Палычем проводили ее до машины. — Зря ты приехала, — сказала она на прощание. — Может, думаешь, я из-за барахла? Из-за барахла, конечно, тоже. Уж такую меня бог создал, никуда не денешься, но тебе здесь жизни не будет… — Не беспокойся, — целуя ее, попросила я. — Со мной порядок. Устроюсь на работу, буду вам с Сережкой помогать. — Добрая ты девка, всегда такой была, — заревела Нинка. — Отчего тебе в жизни не везет? Дослушивать я не стала, захлопнула дверь и помахала на прощание рукой. — Оттого не везет, — забубнил Палыч, — что каждый норовит на хребтину влезть. — Ты хоть не зуди, — подхватив его под руку, попросила я. — А я что, я как скажешь…Хочешь споем? — Давай. Мы направились к подъезду, затянув негромко «Раскинулось море широко». — Дед твой, царство ему небесное, очень эту песню уважал, — поднимаясь по лестнице, заметил сосед, — Бывало, как выпьет… — Похоронили по-людски? — А то как же. Дед твой Нинку хорошо знал, оттого кончину свою препоручил соседке. Варваре Васильевне. И деньги оставил, трюмо продал, то, что в углу стояло… А остальное все Нинка. Я ей говорил, мол, вернется Виталька, за душой у девки ни гроша… — Бог с ней, с Нинкой… На кладбище завтра съезжу. Поедешь со мной? — Конечно. Возьмем бутылочку, помянем моего дорогого усопшего друга Игната Мартыновича… Вот уж кто выпить любил, но и дело знал. Знал дело, скажу я тебе. Палыч вошел в квартиру, запер дверь на засов, посмотрел на меня заговорщицки и, взяв за руку, повел в кухню — Нинка-то твоя жаднющая, да, слава богу, без царя в голове, а Игнат Мартыныч мужик обстоятельный, любимую внучку без копейки не оставил. Бери табуретку, полезай наверх. — Куда? — удивилась я. — В темнушке, на верхней полке, за ящиком тайник. Полезай, да пошарь там, ручку нащупаешь. Со старых времен тайник, не знаешь, так ни в жизнь не найдешь. |