Книга Вихри Мраморной арки, страница 174 – Конни Уиллис

Он неловко прикрыл колени шалью.

Спорить с Элиотом не было никаких сил. Анна молча положила сверток с едой на скамью рядом с подсвечником и отвернулась.

— Дверь оставь открытой, — попросил Элиот. — Мне не нравится сидеть взаперти, как в склепе. Да, и дай знать, когда отец Виктории вернется, оплатив все мои долги.

Анна пришла в отчаяние. «Он никогда не выйдет из этой комнатушки», — решила она. Но сейчас, стоя на лестнице и глядя на напряженную спину отца, ей показалось, что Элиот передумал и покинул пределы своей темницы.

Анна сбежала к подножью лестницы. Отец обернулся и тоном, в котором явственно сквозило осуждение, изрек:

— Мисс Тэтчер пришла с визитом.

И, не прибавив ни слова, оставил их наедине.

— Мне не следовало приходить. Мое появление; здесь неуместно, — сказала Виктория. — Теперь ваш отец сердит на меня.

— Нет, он сердит на меня. В вашем появлении в этом доме нет ничего дурного. Доброта и отзывчивость не бывают неуместными.

С улицы дул ледяной ветер.

— Может, зайдете? — предложила Анна. — Я приготовлю чаю.

Виктория осторожно коснулась ее руки.

— Я не с визитом пришла. Я… я хотела попросить вас об одолжении.

Перчаток на Виктории не было, и сквозь рукав шерстяного платья Анна почувствовала холод ее ладони.

— Входите же, — повторила Анна. Элиот, должно быть, покинул свое убежище, и речь пойдет о нем. Гостья прошла в холл, отказалась снять черное пальто и шляпку, и собралась с силами.

— Я не могу остаться. Меня ждет доктор Сойер. Он… его… В реке нашли тело. Недалеко от Хэддама. Надо удостовериться… Возможно, это Элиот.

Злоба на Элиота сжала горло железными тисками. Анна хотела сказать: «Он жив! Он сидит в подсобном помещении при церкви!», но Виктория, похоже, не могла остановиться.

— Отец уехал в Хартфорд. Говорят, после Элиота остались карточные долги, которые нужно оплатить. Брат в море. О его корабле ничего не известно. А отец Элиота слишком болен и слаб. Собственно, он собирался ехать в Хартфорд, но в его состоянии… И на опознание… некому пойти. Я не сказала отцу Элиота про найденное тело. Это убьет его… Я хотела обратиться к вашему отцу за помощью, но, кажется, он на меня сердит, и не осталось никого, кто бы…

— Я пойду с вами, — решительно перебила Анна, накидывая серую мантилью. В такой холодный день, конечно, следовало надеть что-нибудь потеплее, но Анна боялась, что Виктория не дождется и убежит: бедная девушка пребывала в полном смятений.

«Хватит! Я не позволю Элиоту шутить с невестой такие жестокие шутки, — думала Анна. — Я все ей расскажу».

Но сказать правду по дороге к доктору ей так и не удалось. Виктория шла быстро, Анна с трудом поспевала за ней. Слова лились из безутешной невесты болезненным, пульсирующим потоком, будто кровь из вспоротой вены:

— Странно, что брат до сих пор не приехал. Из Нью-Лондона, где должен был пришвартоваться его корабль, по-прежнему нет вестей. В порту его задержать не могли. Море так часто штормит… Страшно за корабль! Я написала брату, как только пропал Элиот. Я Знала, что мой любимый погиб, знала с первой минуты… Отец уговаривал меня не беспокоиться, уверял, что Элиот где-то задержался, что не следует терять надежды… А теперь пропал и мой брат, Роджер, и рядом никого не осталось…

Они подошли к дому доктора Сойера. Виктория постучала в дверь, и Анна вновь поразилась, какие у бедняжки красные замерзшие руки. Доктор открыл почти сразу же. Он не предложил им снять пальто, коротко бросив «там холодно», и повел их мимо кабинета, в глубь дома. Девушки поспешили за ним.

— Жаль, что вашего отца нет в городе, — проговорил доктор. — Не пристало юным леди заниматься такими вещами.

«Если они остановятся хотя бы на секунду, я им все расскажу», — думала Анна. Но они не останавливались, и она покорно последовала за ними.

Доктор открыл дверь в большую квадратную комнату, которую Анна вначале приняла за кухню. Всю середину помещения занимал большой стол, покрытый свисавшей до пола простыней. Виктория побелела.

— Поверьте, Виктория, мне самому все это очень не нравится, — доктор говорил все быстрее и сбивчивее. — Ваш отец… Весьма неприятная процедура…

«Сейчас она увидит, что это не Элиот, и я все ей расскажу», — подумала Анна. Доктор Сойер сдернул простыню.

Время, которое до сих пор неслось, как сумасшедшее, разом остановилось. Мужчина на столе был мертв уже несколько дней. «Он утонул в шторм», — подумала Анна. Грязный, промокший сюртук, белая шелковая рубашка… Из кармана черного парчового жилета торчал вымокший серый шелковый платок. Труп… Холодный как лед.

Виктория протянула руку к телу, но тут же отдернула ее.

— Примите мои соболезнования, — сказал доктор Сойер. На столе лежал труп Элиота.

— Давно пора.

Анна вошла в комнату. Элиот лежал на скамье, подложив Под голову свернутый сюртук. Рубашка и жилет был и расстегнуты, из кармана выглядывал серый шелковый платок.

— Я весь истосковался. — Он поднялся навстречу Анне. Она протянула ему сверток с едой: хлеб, ветчина и яблоки.

— Ходила на чай к Викки? — спросил Элиот, пытаясь развернуть пакет. Узлы бечевки не поддавались. — Что, утешила несостоявшуюся вдовушку? Забавно!

— Нет. — Анна наблюдала за ним. Ждала. Он так и не справился с бечевкой и отложил сверток на скамью. — Мы ходили к доктору Сойеру.

— Зачем? Неужели мой досточтимый отец занемог? Или, может быть, помутилось в голове у красавицы Викки?

— Мы ходили опознавать тело.

— Фи. Не слишком приятное занятие. Наша милая Викки, разумеется, хлопнулась в обморок при виде утопленника. А тут и доктор Сойер с нюхательными солями…

— Элиот, это было твое тело.

Она ждала потрясения, лукавства, страха. Элиот спокойно откинулся на скамью, заложил руки за голову, взглянул на нее и улыбнулся.

— Милая Анна, как такое возможно? Или у тебя тоже в голове помутилось?

— Элиот, ты так и не рассказал мне… Как ты добрался от реки до Хэддама?

Он даже не шелохнулся.

— Там, на берегу, паслась лошадь. Я, как заправский наездник, вскочил на нее и направился к тебе.

— Ты же сказал, что лошадь нашел на постоялом дворе.

— Не хотел тебя смущать рассказом о том, как я украл кобылу. Похоже, я тебя недооценил, потому что в данный момент ты обвиняешь меня… Кстати, а в чем ты меня обвиняешь? В том, что я убил невинного прохожего и напялил на него свою одежду? Нелогично. Как видишь, я не переодевался.

— Моя накидка насквозь промокла, — медленно проговорила Анна, — сапоги покрылись толстым слоем грязи. Подол платья испачкался и изорвался… Как тебе удалось проскакать от реки до самого Хэддама в ветреную дождливую ночь и появиться в безупречно чистом сюртуке, в начищенных до блеска сапогах?