Онлайн книга «Легаты печатей»
IV. Sarabande Фима Крайц – это особая история. Он пришел в наш класс, когда мы разменивали двенадцатый год жизни на тринадцатый. Разменивали бурно, утирая юшку из носов и гордо дымя ворованными у родителей сигаретами. Самое дурное время: гормоны в крови стенка на стенку ходят, круче нас только яйца, мочу возьми на анализ – сплошные пузырьки, как в шампанском! А тут Фима-Фимка-Фимочка! Толстенький, низенький, носатенький, очкастенький; не человек – удовольствие для оболтусов, пометивших вокруг всю территорию и уже в силу этого преисполненных всяческого орлизма по отношению к чужакам. Фима стоял, поставив к ноге такой же пузатенький, как и он сам, портфельчик, и блестел себе по сторонам лупатыми глазками-сливами, а судьба уже шла к нему, судьба в лице величайшего из великих, что было не раз доказано в кровавых схватках между вождями мальчишечьих племен. Величайшего тогда еще никто не звал Ричардом Родионовичем. – Здорово, ворона! – бросил Ритка и ухватил двумя пальцами Фиму за шнобель. Я на правах Риткиного одноколясочника и друга детства протиснулся вперед, растолкав сладострастно ахающую толпу, и стал ждать продолжения. Продолжения не было. Ритка почему-то замолчал, пальцы его ослабли и касались Фиминого носа едва ли не ласково, словно боясь раздавить нечто хрупкое до невозможности, а конопатое лицо величайшего из великих медленно наливалось дурной кровью. Только когда из Риткиного рта донеслось что-то вроде сдавленного мычания, я догадался опустить глаза – и меня чуть не парализовало. Толстенькая лапка новичка находилась у величайшего Ритки в области… ну, мягко скажем, в области промежности, и лапка эта благополучно успела сжаться в неприятный кулачок, твердый даже на первый взгляд. Продолжая сжиматься дальше. – Меня зовут Фимочка, – сказал новичок. Ритка судорожно кивнул. Так и стал: Фима-Фимка-Фимочка, а уж потом, после первых ответов у доски – Архимуд Серакузский. Вечером того же дня, после уроков второй смены, Фимочку пришли забирать его родители. Гаврила Крайцман, длинный как жердь, тощий и нескладный очкарик; и Фимина мама, весьма похожая на сына – приземистая и плотная, словно литая. Они очень смешно смотрелись рядом. Но Ритка не смеялся, а без него мы не решились. Назавтра, на уроке физкультуры, Фима не смог ни разу подтянуться на турнике. Дергался, корячился – ни в какую. Наш учитель, двухметровый плечистый осетин с наголо бритой головой, за что получил банальнейшую кличку Фантомас, долго смотрел на Крайцмана и укоризненно поджимал губы. – Не стыдно? – спросил Фантомас. – Нет, – ответил честный Крайцман и встал в строй. Мы загалдели. – Разговорчики! – прикрикнул Фантомас. – Всем по двадцать отжиманий! Отжавшись пятнадцать раз, я упал и с удовольствием ощутил под собой твердый и холодный пол спортзала. Рядом пыхтел Ритка, набирая лишний десяток сверх нормы. А потом мы еще долго смотрели на Фимочку, продолжавшего сгибать и разгибать ручки. Плотное тельце пружинисто металось взбесившимся домкратом, и конца-края этому безобразию не предвиделось. – Девяносто пять… – выдохнул Ритка. – Девяносто шесть, – поправил его Фимочка и продолжил. Фантомас отыскал журнал и нашел в нем Фимкину фамилию. Ткнул в нее толстым прокуренным ногтем, погладил сизую макушку, нахмурился. – Марта Крайцман ваша родственница? – спросил Фантомас. – Родственница, – Фима прекратил отжиматься и неторопливо встал. – Мама. А на турнике… у меня запястье было сломано. Срослось неудачно. – Это неважно, – кивнул Фантомас, думая о чем-то своем. – Теперь неважно. И помолчав, добавил: – Передавайте Марте-сэнсей большой привет. Скажете, от Анвара… она помнит. …Когда Ритка через четыре года готовился к поступлению в училище – к экзамену по рукопашному бою (который уже тогда начали официально называть «скобарем») его готовили двое: преподаватель юридической академии Марта Гохэновна Крайцман, в девичестве Марта Сакумото, и ее сын Фима-Фимка-Фимочка. Которого давно уже никто не пытался ухватить за его знаменитый нос. А когда я издевался над очередным Риткиным синячищем, он отшучивался: «Тетя Марта приласкала…» V. Bourree Я очень надеялся, что до смертоубийства не дойдет, но сделать ничего не мог, а через несколько секунд нам с Фолом стало вообще не до того – позади истошно завыла сирена, по переулку заметались цветные сполохи счетверенной «мигалки», и из-за угла вылетела приехавшая за нами машина. Проклятье, от служебной тачки и на кенте не очень-то уйдешь!.. Фол рывком оглянулся, зло выругался сквозь зубы и прибавил скорость, хотя, казалось, это было уже невозможно. Ветер превратился в завесу из тонких ледяных игл, сквозь которую мы с трудом прорывались, этому мучению не было конца, и я прижался к человеческой спине кентавра, стараясь уберечь лицо. Поворот. Еще один. Шапка слетает с головы и вспугнутым нетопырем уносится в метель. Фол не сбавляет скорости, укладываясь на виражах чуть ли не в сугробы, я захлебываюсь снежной пылью и внутри у меня все обрывается – никогда мы с Фолом не ездили так! Навстречу прыгает фонарный столб, приглашая к близкому знакомству, но кентавр в последнее мгновение уклоняется, разойдясь с бешеным столбом на какие-то сантиметры. Пронесло! Вой сирены позади на мгновение смолкает. «Оторвались», – мелькает шальная мысль, но тут со стороны Павловки выворачивает новая машина, горбатый «жук» с невероятной турелью огней на крыше. Вой сирены снова ударяет в уши, мечется по переулку в поисках выхода, бьется о стены домов, как вихрь в ущелье – и вслед за «жуком» в переулок влетают первые преследователи. Проклятье, что же стало с Риткой и Фимой?! Где они? Катаются, связанные, по полу одной из машин? Или, избитые и брошенные, понемногу приходят в себя у подъезда моего дома? Или… |