Онлайн книга «Легаты печатей»
Никакое. Увидишь – не обратишь внимания. Встретишь снова – не узнаешь. Внизу, на тропинке, раненые, помогая друг другу, отползали под прикрытие горящей машины. На щебне оставался черный след. Откуда-то спереди и сбоку ударила очередь. Пули взбили венчики пыли на тропинке, метрах в трех от раненых. В ответ дернулся ствол невзрачного клиента. Короткая очередь. Еще одна. Стрельба по дороге прекратилась. – Снял? – с завистью поинтересовался депутат. – Угу. – Тебе, блин, Клинта Иствуда мочить. А я его даже не увидел. Признаться, Данька тоже не углядел, куда стрелял напарник депутата. Но ни на миг не усомнился в кратком «угу». Снял – значит, снял. Взлетела очередная ракета – белая, очень яркая. В слепящем свете открылись ущелье, уходящее вдаль, осыпи, ноздреватая скала, похожая на голову урода с горбатым носом и грубо стесанными скулами. За «Мустангом» на тропе лежало несколько тел. Они не шевелились, в отличие от раненых, укрывшихся с той стороны машины. От скалы-головы отделилась темная фигура – свет бил человеку в спину. Споро, по-тараканьи, кинулась наискось по склону, отбрасывая на камни излом черной тени. – Мой! Попался! – Депутат вскочил, лихо и бестолково саданул очередью от бедра. Разумеется, промазал. – Насмотрелся? – На плечо легла рука дяди Пети. – Хватит для начала. Пошли наверх. За их спинами депутат азартно расстреливал второй магазин. Дверь уже закрывалась, когда до Даньки долетел восторженный крик: – Есть! Я его завалил! Завалил!.. – А вы правду сказали маме? – спросил Данька, подставляя стакан под носик заварничка. – Ты о чем? – О зрении. Вы сказали, у вас так же было… Это правда? – Нет, неправда. Соврал я. – Тирщик пригладил седой «ежик» и добавил: – Говорю ж, любит она тебя. Я-то на войну ушел… IV
Похоже, бегство желто-золотого кролика послужило своеобразным сигналом неведомым силам «плюс первого». Или вестником их доброй воли – это кому как больше нравится. Даньке нравилось по-всякому. Потому что буран улегся в считаные секунды. Из-за хмурых снеговых туч выглянуло солнце – не робкий высверк-одиночка, а косматый великан. Мощные руки-лучи раздвинули ставни окон, еще недавно заколоченных наглухо, распахнули во всю небесную ширь. На глазах у тирмена сугробы начали стремительно оплывать, терять очертания, идти черными пятнами, подобно шкуре далматинца. Мясистые листья на деревьях засверкали бриллиантами самой чистой воды. Снег сделался пористым, ноздреватым, в сплошном покрове возникли первые проталины. Под ногами зажурчал ручеек. Земля, еще недавно промерзшая насквозь, до стального звона, превращалась в жирную грязь. Весенние месяцы спрессовались не в дни – в минуты, словно в сказке про двенадцать братьев-месяцев и бедную, но честную и трудолюбивую сиротку. Ты катись, катись, колечко… Он вспомнил любимую Леркину песню: «…Да, знаю я, что виноват, что у меня в груди весна! Я попаду, наверно, в ад – за то, что у меня весна. …Я сам не знаю, что со мной, но у меня в груди весна…» Радостная жуть пробуждения владела лесом «плюс первого». Четвертую мишень не пришлось долго искать. Серебряный пятак вспыхнул на солнце, выкатываясь на пригорок, с которого только что сошел снег. Монетка задержалась на верхушке, словно красуясь перед зрителем. Ты катись, катись, колечко, на весеннее крылечко… Даньке вдруг показалось, что это и не пятак вовсе, а старый, еще советский гривенник, с дырочкой для шнурка. Цель, чудесным образом не пачкаясь, слетела с пригорка, на миг исчезла в ложбинке, перепрыгнула через ручей и покатилась дальше. К перестуку назойливых барабанчиков добавилось звяканье загадочного инструмента. Наверное, звенела беглянка-монетка. Снова придется стрелять с колена – слишком низкая мишень. «Что, тирмен, отработаем усиленный паек?» Да, дядя Петя, отработаем. Так отработаем, что паек кое у кого в горле комом встанет. «Руки на месте, голова на плечах…» Верно, дядя Петя. Справимся. «Опусти ствол. Чего ты в меня целишься, ей-богу…» Не в тебя, Петр Леонидович. В пятачок. Он опустился на колено в жидкую грязь. Джинсы мгновенно промокли. Ну и пусть. Великая Дама, как известно, никуда не спешит. И никогда не опаздывает. Тирмен Даниил Архангельский – хороший ученик. Никуда не спешит. Никуда… Данька снял монету с первого выстрела. Пятак со звоном улетел в чащу, сгинув в зарослях орешника. Напоминанием о зиме ударил ветер, принеся с собой жалкие остатки снега. Тощенькая, неуместная посреди весны поземка белой змеей прошуршала по кустам вслед за исчезнувшим пятаком – и растаяла без следа. Четвертая – есть. Мишень четвертая
Целевой выезд Иллюзиями собственных свершений Раскрасив жизнь в пастельные тона, Хочу спастись от участи мишени, Которая на стрельбище [5] – одна. И этот тир мне, кажется, не снится. Навылет, пли! Промазали, дыши… Ему ты удивляешься, сестрица? Ведь на миру все средства хороши. М. Хамзина Год Белой змеи
1
«Гавайка» на загорелом мужике была замечательная. Цветовой взрыв типа «пожар в джунглях» – пальмы, паруса, волны, красотки в бикини, похотливые ягуары и замысловатые псевдоацтекские узоры. Просто праздник какой-то! Впрочем, и сам мужик выглядел вполне праздно: катил через рынок на велосипеде, лениво глазел по сторонам, скалил зубы и никуда не торопился. Ни по делам, ни за покупками. Сейчас проедет через шумную толчею, свернет к морю, устроится на пляже, извлечет из сумки, притороченной к багажнику, бутылку пива… Сразу захотелось составить загорелому мужику компанию. Вокруг галдел и торговался народ. На прилавках, под плетенными из соломы навесами, высились горы ананасов, папайи, бананов, киви, апельсинов и клубней сладкого маниока. Солнце наискось било сквозь резные листья пальм. В его лучах, прямых и узких, как непомерно удлинившиеся световые мечи джедаев, клубились пылинки. Если б не пальмы, навесы и стены ближайших домов, солнце давно бы превратило рыночную площадь в каменную сковородку. |