Онлайн книга «Легаты печатей»
– Подобрали, пожалели мальчишку. Лекарств не было, вот и пользовали «Днепровским чаем». Я потом долго думал: почему не помер? Даже в книжки заглянул. Оказывается, употребление этой адской смеси приводит к метаболическому взаимодействию и образованию так называемого кокаэтилена, сравнимого с кокаином по способности подавлять пресинаптический захват дофамина… Продолжать? – Не надо. – Широкая ладонь взметнулась вверх. – Понял, отец. Хлюздить не буду. Старик сощурился: – Беспонтовую хлюзду на палочке возят. И в хлюздильню макают, пока до правды не доскачет. Теперь говорили тихо. А дальше и вовсе замолчали, без лишнего шума отдавая дань французской кухне, экзотической для здешних мест. Кокильон с сырным фондю, куриные рулетики с рокфором, карп «де Трувиль» с овощами… С опозданием Петр Леонидович сообразил, что бородатый и не заикнулся о спиртном. И не оттого, что по утрам пьют одни лошади. Видать, и вправду припекло. – Врача хорошего для вас поищем, Борис Григорьевич. А лепила ваш пусть себе и дальше шамилей машет. Это метла, кажется? Зинченко усмехнулся, по-детски шмыгнув носом: – Ботаешь, отец. В натуре!.. Извините, Петр Леонидович. Который год вас знаю, а понять не могу. То под работягу с тракторного завода канаете, семечки чуть не на пол лузгаете, то гимназист из дореволюционной книжки… – Не успел, – вполне серьезно отозвался старик. – Даже в протогимназию не попал. Борис Григорьевич, мы неоднократно констатировали, что системы наши хоть и различны, но… – Не антагонистичны. – Слегка повеселев, Зинченко подмигнул. – Я тоже от вас набрался. – Поэтому рискну дать совет. Как старший по возрасту. Если говорить культурно… На хрена вам все это нужно, Борис Григорьевич? На жизнь заработали, на черный день отложили, и на зеленый отложили, и на серый в крапинку. Президентом стать хотите? «Хомячками» не накомандовались? Бросьте дела к черту, подлечитесь. Лишние двадцать лет проживете! Старик глянул искоса: не обиделся ли авторитет? Нет, не обиделся, думать стал. Сильные пальцы гладили черную, до сих пор аспидно-черную бороду. – Не дадут, Петр Леонидович. Слабых добивают, не нами придумано. Найдут, порвут в клочья – и меня, и Любу. Вы-то по сей день в своей системе, а не мальчик, скажем прямо… – Не мальчик, – спокойно согласился тирмен Кондратьев. – Сравнивать не стоит, некорректно. Извините за прямой вопрос, Борис Григорьевич… На первое свое дело вы в каком возрасте сходили? В четырнадцать? – Обижаете, – хмыкнул бородатый с законной гордостью. – В шесть лет на стреме стоял. С двенадцати в колонии. Короновали в двадцать девять, в соликамской «Девятке», она же «Белый лебедь». – А в нашей системе не торопятся. Меня начали готовить к работе с восьми лет… Или даже раньше, подумал старик. Адрес, который заучил маленький Пьеро, оказался бесполезен – но привел на угол Среднего проспекта и 10-й Василеостровской линии. Случайность? Оказавшись поблизости, бывший старший уполномоченный ВЧК Леонид Пантелкин, а теперь – Ленька Пантелеев, наклонился к упавшему беспризорнику. Не бросил, не отвез в ближайший приют – к себе взял. Тоже случайность? А может, адрес был правильный, и Ленька, Гроза Сыщиков, экс-тирмен, дезертир Смерти, ждал в нужном месте? Как нищенка ждала серебряный пятачок? Маленький Пьеро верил в случайности. Тирмен Кондратьев – не очень. Великая Дама не торопится, но никогда не опаздывает. А потом случайностями и не пахло. Восемь лет колонии-коммуны, долгих, от звонка до звонка. Драки за кусок хлеба, за удобные нары, за обидное слово; просто так – ни за что. Синяки, ссадины, шрамы от чужого ножа. Первая кровь на острой заточке, которой пришлось отбиваться от озверевшей стаи. Загнанный волчонок превращался в волка, жиганенок – в жигана. Не превратился. Рядом был учитель: хмурый бритый дядька в комиссарской куртке. Не баловал, добрых слов не говорил – учил стрелять. Стрельба науку любит! Обходились без «монтекристо» – коммунарам давали в руки настоящее оружие. Те, кто не метил в жиганы, становились чекистами. Петр Кондратьев выбрал иную дорогу. Одному, без стаи, не выжить. С гонимыми не по пути, с гонителями – тоже… Он стал тирменом. – С восьми, – повторил Петр Леонидович. – Вроде как на стреме стоял. А в четырнадцать меня… Можно сказать, посвятили. Или приобщили. Он не сказал бородатому, что посвятился-приобщился сам – когда во время безнадежной драки, пятеро на одного, вдруг увидел себя на знакомом пустыре за Лиговским. «Бульдожек-паппи» в руке, консервные банки возле насыпи… Не испугался, не стал думу думать: откуда, мол, да зачем? – просто начал стрелять. Экстренный выход – последнее убежище тирмена. – На первое, как вы говорите, «дело» хотели послать в двадцать два. Не одного, конечно, с учителем… Кольцо замкнулось, думал старик. Здесь, в Харькове, будущий бухгалтер Кондратьев учился в финансовом институте и продолжал стрелять – в спецтире местного ОСОАВИАХИМа. Его новый учитель, придя на смену бритому молчуну, был уверен: повестка вот-вот придет. Но апрельским утром, за два месяца до защиты диплома, накануне первой местной командировки, ученику тирмена пришлось бежать. Казань, Ташкент, крошечная станция Кара-Су возле зеленого Оша… – Как я понял, в вашей… – Зинченко обозначил привычную паузу. – В вашей системе не спешат. Вроде как космонавтов готовят. Брови старика взлетели вверх. Такое сравнение ему и в голову не приходило. Сильное воображение у бородатого. – Пожалуй, – согласился он. – В обычном и оптимальном случае. Это когда будущему тирмену не приходится спасаться от ареста, кочевать по стране, а потом идти на фронт. Когда можно готовить сменщика, не торопясь. Пригреть испуганного мальчишку, зашедшего пострелять по жирафе и саботажнице-карусельке, не спеша обучить его, испытать, дать возможность пройти стажировку. Даниил при тире уже семь лет крутится. Нет, спешить нельзя. Даже если ты – лучший из лучших. Такой, как Андрей Канари. После года работы в Средней Азии бухгалтер Кондратьев устроился в Коврове, на знаменитом оружейном заводе – бывшем Мадсена. Там хотел и осесть. С ним успели связаться, указать на нужного человека, опытного тирмена, чей ученик был вынужден, как и Кондратьев, срочно уехать, спасаясь от верной гибели. Война все перечеркнула. Старику иногда казалось, что Война – сущность одушевленная, третья в компании с Судьбой и той, кого Канари именовал Великой Дамой. У войны свои планы, свои интересы и расчеты. Петр Кондратьев стал настоящим, действующим тирменом в конце 1945-го, после демобилизации приехав в Ташкент. Место работы нашлось сразу: тир при Дворце пионеров. Центр города, в прошлом – дворец опального великого князя Николая Константиновича. Местные не любили туда ходить, опасаясь призрака покойного Романова, не смирившегося с национализацией жилплощади. |