Онлайн книга «Воды слонам!»
|
Вторая женщина — она снова одна, и как бы мне, черт возьми, разобраться, сколько их на самом деле?! — лежит рядом со мной на постели. Выудив из платья тощую грудь, она подносит ее к моему рту и проводит по всему лицу. А прямо надо мной ее накрашенные губы, жаждущая пасть с торчащим наружу языком. Я отворачиваюсь вправо, туда, где женщин нет. И чувствую, что она добралась ртом до головки моего пениса. Я задыхаюсь. Женщины хихикают, но ласково и ободряюще, поскольку все еще надеются, что я смогу ответить им взаимностью. Боже мой, боже мой, она его сосет. Во имя всего святого, сосет! А у меня, похоже, больше не выйдет ни… Боже мой, мне нужно… Я отворачиваюсь, и прискорбно эклектичное содержимое моего желудка выплескивается прямо на Нелл. Раздается ужасный скрежет, и сквозь черноту надо мной пробивается лучик света. На меня пялится Кинко. — Проснись, солнышко. Тебя ищет босс. Он приоткрывает крышку. Я не сразу понимаю, что происходит, но по мере того, как в моем скрюченном теле постепенно включаются мозги, до меня доходит, что меня запихнули в сундук. Зафиксировав крышку в открытом положении, Кинко удаляется. Я высвобождаю искривленную шею и с трудом сажусь. Сундук стоит в шатре, а вокруг — ряды вешалок с яркими костюмами, всяческий реквизит и туалетные столики с зеркалами. — Где я? — хрипло кричу я ему вдогонку и кашляю, пытаясь прочистить пересохшее горло. — В Галерее Клоунов, — отвечает Кинко, тыча пальцем в склянки с белилами на одном из шкафчиков. Я прикрываю глаза рукой и замечаю, что одет в шелк. Вернее сказать, в красный шелковый пеньюар. Причем в широко распахнутый красный шелковый пеньюар. Глянув вниз, я обнаруживаю, что кто-то побрил мне причинное место. Я поскорей запахиваю полы пеньюара. Интересно, Кинко видел? Господи, что я делал прошлой ночью? Понятия не имею. Но что-то смутно мелькает в памяти, и… Боже мой, меня вырвало прямо на женщину! Я кое-как встаю на ноги и завязываю пеньюар. Вытираю непривычно скользкий лоб. И замечаю, что рука побелела. — Что за… — начинаю я, пялясь на нее. Кинко разворачивается и протягивает мне зеркальце. Я беру его в руки с превеликим беспокойством, а когда подношу к лицу, оттуда на меня таращится клоун. Высунув голову из шатра, я смотрю направо и налево и несусь в свой вагон. Вослед мне раздаются гогот и свист. — Ой-е, только посмотрите на эту красотку! — Эй, Фред! Не пропусти нашу новую стриптизершу! — Послушай, дорогуша, а что ты делаешь сегодня вечером? Я ныряю в козлиный загончик и, захлопнув дверь, прислоняюсь к ней спиной. Тяжело дыша, жду, пока хохот снаружи не утихнет. Схватив какой-то лоскут, снова вытираю лицо. Прежде чем выбежать из Галереи Клоунов, я его кое-как оттер, но все еще не верю, что оно чистое. Мне кажется, ничто во мне отныне больше не будет чистым. Но, что хуже всего, я понятия не имею, что вытворял. В голове одни обрывки, причем совершенно ужасные, но куда как ужаснее то, что я ума не приложу, чем занимался в промежутках. Постойте, а ведь я не знаю даже, девственник ли я или уже нет. Запустив руку в пеньюар, я почесываю свои щетинистые яйца. Несколько минут спустя приходит Кинко. Я валяюсь на постели, заложив руки за голову. — А не пойти ли тебе отсюда? — говорит Кинко. — Он тебя все еще ищет. Прямо у моего уха раздается сопение. Приподняв голову, я впечатываюсь в мокрый нос. Дамка отпрыгивает, как если бы ее отбросило взрывной волной, и изучает меня с расстояния трех футов, осторожно принюхиваясь. Ох, сдается мне, сегодня я пахну так, что и мусорщика замутит. Я снова роняю голову. — Ты что, хочешь, чтобы тебя уволили? — Признаться, сейчас мне без разницы, — мямлю я. — Что? — Все равно я ухожу. — Да о чем ты, черт возьми? Я не отвечаю. Не могу же я рассказать ему, что не только окончательно и бесповоротно опозорился, но и не сумел воспользоваться первой в жизни возможностью переспать с женщиной, о чем за последние восемь лет думал чуть ли не ежедневно. Не говоря уже о том, что меня вырвало на женщину, которая предлагала себя, а потом я вырубился, и кто-то побрил мне яйца, измазал лицо белилами и запихал в сундук. Впрочем, должно быть, кое о чем он проведал — ведь знал же, где искать меня утром. Может, даже и поучаствовал в этих безобразиях. — Не будь идиотом, — говорит Кинко. — Ты что, тоже хочешь уйти по рельсам, как эти несчастные бродяги? А ну пошел, пока тебя не выгнали! Я не шевелюсь. — Я сказал — встань! — Тебе-то какая разница? — бормочу я. — И не ори. У меня болит голова. — Да встань же ты, черт возьми, или у тебя будет болеть все остальное! — Ладно-ладно! Только не ори. Я воздвигаюсь и бросаю на него обозленный взгляд. Голова опухла, а к рукам и ногам как будто привязали по свинцовой гире. Поскольку он продолжает на меня пялиться, я отворачиваюсь к стене и, придерживая пеньюар, натягиваю штаны, чтобы он не заметил, как меня обрили. Тем не менее я краснею. — Хочешь добрый совет? — спрашивает Кинко. — Я бы на твоем месте озаботился цветочками для Барбары. Вторая — так, шлюха, а Барбара — друг. От стыда я чуть не падаю в обморок. Но даже когда приступ внезапной слабости проходит, не поднимаю взгляда: похоже, я в жизни больше не смогу посмотреть никому в глаза. Поезд «Братьев Фокс» уводят на запасный путь, а ставший притчей во языцех вагон для перевозки слона цепляют прямо к нашему паровозу, чтобы не слишком трясло. Вместо щелей в нем вентиляционные отверстия, а сделан он из металла. Ребята из Передового отряда сворачивают шатры: с самыми большими они уже почти закончили, и теперь видны постройки Жолье. За их работой наблюдает группка горожан. Августа я нахожу в зверинце, рядом со слонихой. — Пошла! — орет он, размахивая перед ее мордой крюком. Она помахивает хоботом и моргает. — Я сказал, пошла! — он обходит слониху и бьет сзади по ноге. — Пошла, черт тебя дери! Глаза ее сужаются, а огромные уши прижимаются к голове. Заметив меня, Август замирает и отбрасывает крюк. — Что, бурная была ночка? — ухмыляется он. Сперва шея, а потом и вся моя голова от смущения заливается краской. — Ладно, забудь. Возьми-ка лучше палку и помоги мне сдвинуть эту безмозглую тварь с места. К нам подходит Пит, комкая в руках шляпу. — Август! |