Книга Париж, страница 103 – Эдвард Резерфорд

– Найдется ли у вас место для переводчика? – спросил Фокс.

– Разумеется, – ответил де Синь.

Он не хотел пока явным образом выражать свой интерес к девушке. Благовоспитанный англичанин станет отличным дополнительным прикрытием.

Такой состав и утвердили, а саму поездку назначили на следующую субботу.

И потому было очень огорчительно, что минуту или две спустя Фрэнк Хэдли без всякой задней мысли обратился к де Синю с вопросом:

– Что там на самом деле случилось с тем армейским офицером, о котором только и пишут все газеты?

Роланд де Синь начал очень осторожно. Он предполагал, что эта степенная католическая семья разделяет его взгляды, но всегда нужно действовать с осмотрительностью.

Он вкратце рассказал, как Дрейфуса судили за шпионаж и признали виновным и как потом было следствие по делу другого офицера, Эстерхази, которого военный суд оправдал. Не все, подчеркнул де Синь, соглашались с этими выводами, но никаких активных действий не предпринималось – вплоть до этой недели, когда известный писатель по имени Золя написал президенту открытое письмо, в котором обвинял власти и армию в сговоре и сокрытии истины.

– Насколько мне известно, – заключил он, – Золя не располагает какими-либо доказательствами и не уполномочен заниматься данным вопросом, что бы он ни писал. Скорее всего, правительство привлечет его к ответственности. Но это нам еще предстоит узнать.

– И можешь не сомневаться, Хэдли, – добавил Марк, – что армии тоже не понравилось это письмо. Вы согласны? – спросил он де Синя.

– Абсолютно, – прямо ответил де Синь. – Большинство, если не все мои собратья-офицеры, считают, что Золя оскорбил армию. Я думаю, что армия Соединенных Штатов тоже не обрадовалась бы, если бы ее публично обвинили в несправедливости и нечестности.

Жюль Бланшар быстро вмешался, пытаясь предупредить возможные осложнения:

– Вы же понимаете, Хэдли, что случаи, подобные этому, возникают время от времени в каждой стране. Крайне неудачно то, что Золя избрал столь провокационный способ его обсуждения. Но я не сомневаюсь… – он обвел стол строгим взглядом, чтобы донести до членов семьи свою мысль, – что спокойствие и мудрость скоро возьмут верх.

А затем и его жена доказала, что она тоже может взять ситуацию под контроль, когда посчитает нужным.

– Я крайне разочарована тем, что никто не попробовал фруктового пирога. – Она кивнула слуге, который держал блюдо, чтобы тот поднес его ближе. – Месье де Синь, надеюсь, вы не обидите хозяйку отказом.

– Пирог выглядит великолепно, мадам. – Роланд моментально все понял и принял кусок.

– Я слышала, вы только что прибыли из вашего замка на Луаре, – твердо продолжала мадам Бланшар. – Прошу вас, расскажите о нем. Каким веком он датируется?

Фокс, также готовый помочь, следом задал Жерару вопрос о его торговых делах.

Но этого было недостаточно.

– Все, что вы сказали, месье де Синь, абсолютно верно. – Это заговорила тетя Элоиза. – Но вы не упомянули о детали, которая является главной в письме Золя. А именно тот факт, что Дрейфус – еврей.

Хэдли увидел, что Жюль Бланшар положил ладонь на запястье сестры. Но этот молчаливый призыв не возымел действия.

– Это же правда, Жюль! – вскричала она. – Все это знают.

Все молчали. Роланду меньше всего хотелось отвечать, но у него, по-видимому, не было выбора.

– Дрейфуса судили не за его религию, мадам, а за то, что он передал зарубежным властям секретную информацию. На Чертовом острове он страдает. Если он невиновен, мне жаль его. Однако до сих пор никто этого не доказал. Такова правда, чистая и простая. То, что мне не нравится в этом деле, едва ли касается самого Дрейфуса; мне не нравится Золя. Потому что он стремится подорвать авторитет и честь армии. А армия и Церковь – это два института во Франции, которые должны оставаться вне подозрений. Я говорю это не как аристократ и даже не как офицер и католик, а как солдат, христианин и патриот.

Жерар Бланшар что-то пробормотал в знак согласия. Его поддержала жена. Жюль тоже кивнул, как минимум из уважения к гостю.

– Вы делаете различие между евреем и христианином? – негромко спросила тетя Элоиза.

– Разумеется, мадам. Они исповедуют разные веры.

– И вы считаете, что Золя также следует лишить свободы?

– Я не огорчусь, если это произойдет.

– В Америке, – сказала тетя Элоиза, обращаясь к Хэдли, – у вас есть свобода слова. Вам ее гарантирует ваша конституция. Несмотря на революцию, во Франции человек не может открыто высказывать свои мысли, и мне стыдно за свою страну.

Хэдли ничего не сказал, но Роланд не смог промолчать.

– Мне жаль, что вы стыдитесь Франции, мадам, – произнес он ледяным тоном. – Может, вам, капитану Дрейфусу и Золя следует найти какую-то другую страну себе по вкусу.

– Не думаю, что нам стоит поднимать этот вопрос до уровня принципа, – вступил в разговор Жерар. – Не знаю, нарушил Золя закон или нет, написав такое письмо. Если нарушил, то пусть это определит суд. А если нет, то никто его судить не будет. Вот и все. Ничего серьезного.

Вопреки своему обычаю Жерар действительно пытался помочь. Ничего хорошего из этого не вышло.

– Мой дорогой Жерар, ты отлично управляешь компанией, я уверена в этом, – раздраженно заметила тетя Элоиза. – Но я знаю тебя всю твою жизнь, и ты не узнаешь моральный принцип, даже если он подойдет и ударит тебя по физиономии.

– А вы, тетя Элоиза, живете в собственном мирке, – обиделся Жерар. – Позвольте напомнить, что именно доходы от нашего семейного предприятия дают вам возможность весь день читать книги да смотреть на нас сверху вниз.

– К «делу Дрейфуса» это не имеет никакого отношения, – холодно сказала тетя Элоиза.

– Все равно я заодно с месье де Синем, – сказал Жерар. – Я не говорю, что все евреи – предатели, но у нас христианская страна, и значит, они не могут чувствовать то же, что и мы.

Тут, во избежание дальнейшего кровопролития и прежде чем ситуация полностью станет неуправляемой, Жюль Бланшар проявил твердость. Он стукнул пальцами по столу и поднялся, дабы привлечь внимание всех и каждого, и произнес небольшую речь.

Это была хорошая речь. А будущие месяцы и годы доказали, что она оказалась даже более прозорливой, чем мог подумать сам Бланшар.

– Месье де Синь, Хэдли, Фокс и мои дорогие родственники. Это мой дом, и от нашего с женой имени я требую прекратить обсуждение этой темы. Полностью. Но сначала позвольте мне сказать кое-что. Только что мы едва не поссорились. Мы не поссорились, – он строго посмотрел на Жерара и Элоизу, – но были близки к этому. И давайте поблагодарим судьбу и вынесем из этого происшествия важный урок. Если сидящие за этим столом люди – все без исключения уравновешенные и благовоспитанные – оказались так близки к рукоприкладству, то что случится, если эту трудную тему затронут другие, настроенные менее доброжелательно? Три дня назад, читая письмо Золя, я, признаюсь, был удивлен и шокирован. Но тогда я еще не понимал, какой эффект оно произведет на широкую публику. Сейчас мне кажется, что письмо станет причиной глубокого раскола во французском обществе. Оно может разорвать Францию на части. И кто бы ни был прав в этом деле, я не могу не сожалеть о разрыве добрых отношений между честными людьми. Так давайте же по крайней мере запомним, – Жюль с отеческой улыбкой обвел взглядом стол, – что письмо Золя и «дело Дрейфуса» следует обсуждать взвешенно и аккуратно, и уж во всяком случае не за обеденным столом. А иначе мы неизбежно потеряем друзей!