Книга Париж, страница 254 – Эдвард Резерфорд

– Это невозможно! – восклицал он. – Эйзенхауэр не пойдет в Париж!

– Эйзенхауэр не пойдет, – сказали ему, – а де Голль уже в пути.

В течение часа авангард добрался до центра города и в девять тридцать вечера уже был в здании Ратуши позади Лувра.

Когда два Ле Сура встретились на ежевечернем заседании комитета, выяснились все подробности.

– Это все инициатива генерала де Голля. Эйзенхауэр вообще не хотел двигаться в сторону Парижа. Но после начала восстания де Голль стал давить на него, говоря, что если немцы сломят парижских повстанцев, то это будет трагедия похуже, чем разгром Варшавского восстания. В конце концов Эйзенхауэр разрешил дивизии Леклерка вместе с Четвертой дивизией американской армии повернуть на Париж. Леклерку было приказано дождаться американцев, но он ослушался и просто поехал прямо сюда. Все его войска вместе с американскими силами войдут в город утром.

– Тогда все пропало, – горько сказал старший Ле Сур. – Мы не сможем создать Коммуну за одну ночь.

С целой дивизией отлично вооруженных и отлично обученных французов, марширующих по освобожденному Парижу, не говоря уж о дивизии американских солдат, для которых сама идея социализма была жупелом, консервативный патриот де Голль имел не только моральное право, но и грубую силу, чтобы захватить город и навязать свою волю парижанам.

Упрямый офицер-одиночка, который не захотел сдаваться и уехал в Англию, чтобы сделать лотарингский крест символом свободной Франции, только что проявил себя жестким политиком.

Так все и случилось. На следующий день Леклерк и американцы ворвались в город. Немецкий генерал капитулировал – наверняка с тайным облегчением. И еще через день, двадцать шестого августа, на Елисейских Полях состоялся огромный парад войск, бойцов Сопротивления и простых горожан.

Все взгляды были прикованы к одному человеку. Одетый в генеральскую форму, как башня возвышающийся над своим окружением, несгибаемый Шарль де Голль широким шагом двигался по центру знаменитой авеню. И он, и все, кто его видел в тот момент, знали: он – судьба Франции и она последует за ним.

Париж освобожден. Страданиям оккупации пришел конец.

Макс Ле Сур тоже маршировал в колонне, потому что старый Тома Гаскон, и парни Далу, и другие его товарищи были бы разочарованы его отсутствием.

Но его отец остался стоять на тротуаре Елисейских Полей и оттуда мрачно наблюдал за парадом. Когда мимо него шествовал высокий и одинокий государственный деятель, Жак Ле Сур мог только горестно тряхнуть головой.

– Засранец, – бормотал он. – Сукин ты сын.

А Тома Гаскон на следующий день решил собрать всю свою семью в ресторане, чтобы отпраздновать освобождение Парижа.

– Все равно нам надо использовать запасы, – сказал он жене.

С утра Эдит отправила его с поручением во Второй округ, и в полдень он уже шел обратно по улице Клиши.

До дому ему оставалось чуть более километра, когда он увидел группу людей, двигающихся ему навстречу. Их было около полусотни, и перед собой они толкали молодую женщину в разорванном платье. Тома услышал, как они осыпают ее ругательствами и оскорблениями за то, что она спала с оккупантами.

Тома нахмурился. Он слышал, что в городе начались подобные расправы, и считал их безобразием. Если травить так каждую француженку, которая переспала с немцем, то конца этому не будет. Бог знает, сколько тысяч детей в одном только Париже родилось от немецких солдат, соскучившихся по женскому обществу.

Но ритуальная ярость толпы, испытывающей чувство вины, обладает особым накалом.

Несчастная девица была примерно одного возраста с внуками Тома. Он как раз поравнялся с процессией, когда женщина из толпы подскочила к девушке и завопила:

– Немецкая шлюха! Обрежьте ей волосы! – И плюнула ей в лицо.

– Оставьте меня в покое! – отбивалась девушка.

Но толпа окружала их плотным кольцом.

– Ножницы! – послышался крик. – Бритву!

Тома не боялся драк, даже несмотря на возраст, но толпа наполовину состояла из женщин, а с ними он драться был не приучен. И вообще слишком много людей. И потому он сделал то единственное, что было в его силах.

– Товарищи! – воскликнул он. – Я Тома Гаскон из Маки, что на Монмартре, член ФТП, боец Сопротивления. Это я перерезал тросы на Эйфелевой башне. Пойдемте со мной на Монмартр, если вы не верите мне, я покажу вам свидетелей. И что бы ни натворила эта девушка, прошу вас отпустить ее – в честь праздника!

Люди смотрели на него и думали: правду ли говорит этот старик? Потом решили, что правду.

– Да здравствует ФТП! – выкрикнул кто-то. – Браво, старина!

И все начали смеяться и хлопать его по спине.

Вот такое оно, странное и непоследовательное чувство справедливости французской толпы.

– Она свободна! Она свободна!

Тома Гаскон проводил девушку домой, а потом пошел к своей семье праздновать победу.

Но у Макса Ле Сура оставалась еще одна обязанность. Когда он объяснил отцу, в чем она состоит, тот согласился помочь. Сначала им нужно было сходить на кладбище и договориться. После недолгой беседы это дело было улажено.

А потом Макс Ле Сур, Тома и парни Далу поместили останки Шарли де Синя в скромный гроб и перевезли в микроавтобусе на кладбище Пер-Лашез. Там гроб опустили в землю неподалеку от усыпальницы Шопена.

На могильном холме они установили деревянный крест, где было вырезано имя Шарли и короткий текст о том, что он был патриотом и погиб за Францию.

Никаких церковных обрядов они не устраивали.

– Если будет нужно, этим займется его семья, – сказал Макс.

Однако это было не все.

– Ты у нас писатель, – сказал Макс отцу. – Я дам тебе всю информацию, но напиши ты.

Письмо у Жака получилось. Там не упоминалось о предательстве, говорилось только, что Шарли был ранен во время подпольной операции и погиб, не страдая от боли. Что он проявил огромное мужество и порядочность. Что товарищи уважали и любили его. И что перед смертью он говорил о своем сыне.

Вот так, просто и достойно.

– Пошлем почтой? – спросил Макс.

Отец, как всегда немногословный, отрицательно мотнул головой.

В один из первых дней сентября в замок к Роланду де Синю прибыл нежданный гость – Жак Ле Сур. Он сказал, что им нужно поговорить наедине, и потом, склонив голову, произнес:

– Мне выпала печальная обязанность, месье виконт, известить вас о смерти вашего сына. Но он погиб как герой.

И он протянул де Синю письмо.

Роланд медленно прочитал его.

– От него долго не было известий. Мы опасались, что с ним что-то могло случиться. Но человеку свойственно надеяться до последнего.