Онлайн книга «Обретение крыльев»
|
Она вновь попыталась заговорить, веки ее затрепетали, но глаза не открылись. Я наклонилась к ее губам. – Уходи, – прошипела она. – Уходи. Прочь. * * * Позже я скажу себе, что ее рассудок был затуманен опиумом. Она не понимала, что говорит. Или, быть может, выразила собственное желание уйти прочь. Подарочек не выходила из комнаты десять дней. Тетка и Фиби приносили ей еду и ухаживали за ногой, а Гудис в ожидании новостей постоянно торчал на ступеньках заднего крыльца. А вот я не приходила, опасаясь, что ее слова все же адресовались мне. Мне по-прежнему запрещалось посещать отцовский кабинет, и я заглядывала в него лишь изредка. Когда же Подарочек пошла на поправку, я заскочила туда и взяла две книги о морских приключениях – «Путешествие пилигрима» Баньяна и «Бурю» Шекспира, – которые ей должны были особенно понравиться, оставила их под дверью, постучала и поспешила уйти. В то утро, когда Подарочек встала после болезни, мы, Гримке, завтракали в столовой. Осталось лишь четверо детей, которые еще не женились или не уехали учиться, – Чарльз, Генри, Нина и, разумеется, я, рыжеволосая девица. Мама сидела во главе стола на фоне подвесной шелковой ширмы с нарисованным вручную жасмином, который окружал ореолом ее голову. Она повернулась к окну, и рот ее раскрылся от удивления. Подарочек шла через двор к дубу, опираясь на деревянную трость, чересчур для нее длинную. Неуклюже двигаясь, она подавалась вперед, приволакивая правую ногу. – Она ходит! – воскликнула Нина. Я отодвинула стул и вышла из-за стола, Нина вскочила за мной. – Вам не разрешили выйти! – молвила мать. Мы даже не взглянули на нее. Подарочек стояла на островке изумрудного мха под распускающимся деревом. На земле остались следы ее волочащейся ноги, и я ступала по ним, как по чему-то священному. Когда мы подошли, она обматывала вокруг ствола новую красную нить. Я не понимала странного ритуала, но тем не менее он продолжался многие годы. Мы с Ниной подождали, пока Подарочек не вынет из кармана ножницы и не отрежет полинявшие старые нити. Некоторые зацепились за кору. Она потянула за них, трость выскользнула из рук, и она ухватилась за ствол. Нина подняла трость и протянула Подарочку: – Болит? Подарочек скользнула взглядом по Нине, посмотрела на меня: – Теперь уже не сильно. Нина, не смущаясь, присела на корточки, чтобы рассмотреть раздутую ступню Подарочка и появившийся сверху странный бугорок. Ботинок на этой ноге был без шнурка. – Мне очень жаль, что так вышло, – сказала я. – Мне так жаль. – Я прочитала, что смогла, в книгах, которые ты принесла. И у меня появилось занятие, пока я лежала. – Можно потрогать твою ногу? – спросила сестра. – Нина, – с упреком сказала я, и вдруг поняла: это тот кошмар, который ей снится с детства, – тайный ужас работного дома. Кажется, Подарочек поняла тоже. – Разумеется, можно, – сказала она. Нина провела пальцем по шраму, рдевшему на коже Подарочка. Нас окутывала тишина, и я посмотрела вверх на листочки, распускавшиеся на ветках, как маленькие папоротники. Я почувствовала, что Подарочек смотрит на меня. – Тебе что-нибудь нужно? – спросила я. Она рассмеялась: – Нужно ли мне что-нибудь? Ну давай посмотрим. Ее суровые глаза пылали желтым огнем. Она перенесла зверство, которое я не могла себе вообразить, и в ее душе остался более глубокий шрам, чем на искалеченной ноге. В безжалостном смехе я уловила интонации ее матери. Она вдруг показалась мне опасной – такой, как ее мать. Однако Подарочек была рассудительнее и осторожнее Шарлотты, и это тревожило еще сильнее. На меня накатила волна предчувствия, предвестник надвигающейся темноты, но потом все прошло. – Я просто имела в виду… – Знаю, что ты имела в виду. – Она смягчила тон. Выражение гнева стерлось с ее лица, и мне на миг показалось: она сейчас заплачет. Ее слез я не видела никогда, даже когда пропала Шарлотта. Вместо этого она повернулась и пошла к кухонному корпусу, сильно наклонившись влево. Ее суровость огорчила меня не меньше, чем хромота. И только когда Нина обняла меня за талию и притянула к себе, я поняла, что тоже наклоняюсь вбок, как Подарочек. * * * Прошло несколько дней, и в мою дверь постучалась Синди с запиской. Мне было велено прийти на веранду первого этажа, где мать в прохладе отдыхала днем. Раньше она не писала подобных записок, но в последнее время Синди сделалась забывчивой – бродила по комнатам, не в силах вспомнить, зачем она здесь, приносила матери щетку для волос вместо подушки и так далее. Я понимала, что череда досадных промахов закончится заменой Синди на более молодую горничную. Спускаясь по лестнице, я вдруг задумалась о том, что мать может также заменить Подарочка, которая теперь вряд ли способна ходить на рынок за тканями и припасами. На лестничной площадке я помедлила, глядя на картинку с парками, те, как всегда, искоса смотрели на меня, вызывая детский ужас. Могла ли мать позвать меня по этому поводу? Было только начало мая, но уже стояла влажная жара. Мать сидела в кресле-качалке, пытаясь охладить себя веером с обрамлением из слоновой кости. Она не стала ждать, пока я сяду. – Уже больше года состояние твоего отца не меняется. Нервическая дрожь постепенно усугубляется, и здесь ему ничем нельзя помочь. – Что ты хочешь этим сказать? Он что… – Нет, послушай. Я разговаривала с доктором Геддингсом, и мы решили, что единственный путь – отвезти отца в Филадельфию. Там живет знаменитый хирург, доктор Филип Физик. Недавно я ему написала, и он согласился осмотреть твоего отца. Я опустилась в кресло. – Он поплывет на корабле, – продолжила мать. – Для него поездка будет тяжелой, и, вероятно, ему придется остаться на севере на все лето или на столько времени, сколько потребуется для лечения. Этот план вселяет в него надежду. – Да, конечно, – кивнула я. – Надо сделать все возможное. – Я рада, что ты так думаешь. Именно ты будешь его сопровождать. Я вскочила на ноги: – Я? Ты ведь не хочешь сказать, что я должна одна везти отца в Филадельфию? А как насчет Томаса или Джона? – Будь благоразумной, Сара. Они не могут бросить службу и семьи. – А я могу? – Надо ли напоминать, что у тебя нет занятия или семьи? Ты живешь под отцовской крышей. И ты перед ним в долгу. Заботиться об отце неделя за неделей, возможно, в течение многих месяцев, одной в отдаленном месте – я почувствовала, что из меня уходит жизнь. – Но я не могу оставить… |