Книга Клин клином, страница 27 – Елена Рахманова

Она вспомнила, как обнимала мягкое податливое Ладошино тело, как восхищалась его гладкой кожей, и вдруг ее пробрал озноб отвращения. Да разве таким должен быть настоящий мужчина! Человек, на которого можно положиться в трудную минуту или на плече которого выплакать свою обиду!

Кого-кого, а Ладошу в роли сострадальца или помощника представить было трудно, по правде говоря, просто невозможно. Но неужели, чтобы понять это, нужно было оказаться в роли брошенной? Или же она неосознанно пытается убедить себя в том, что все, что ни делается, к лучшему? И что рано или поздно она и сама пришла бы к выводу, что им с Ладошей надо расстаться, ведь на свете полно более достойных и более привлекательных…

Девушка оборвала себя и испуганно посмотрела на Владимира, словно тот мог прочесть ее мысли, и стала ужом забираться под одеяло, стараясь при этом выглядеть как можно пристойнее.

Молодой человек тут же пришел ей на помощь. И когда его руки касались ее, Надежда вздрагивала всем телом, но совсем не от ужаса. Точнее, было ужас как приятно, и в то же время она пыталась образумить себя. Он только старается помочь ей, ничего больше. Однако возникшие в голове искушающие мысли о более достойном и более привлекательном уже начали делать свое дело…

– Так хорошо? – заботливо спросил Владимир, низко склонившись над ней.

Надежда чувствовала сквозь одеяло его ладонь на своем плече, поэтому смогла лишь кивнуть.

– Тогда я сяду вот здесь?

Владимир собрался было устроиться на стуле возле изголовья кровати. Но девушка подбородком указала на кресло возле шаткого одноногого столика и попросила:

– Лучше там, пожалуйста.

Он пожал плечами и выполнил ее просьбу. Возможно, ее волновала его близость, а возможно, ей просто хотелось видеть молодого человека. Пока это было загадкой и для самой Надежды.

«Как же замечательно они смотрятся вместе, – неожиданно подумала Надежда. – Дама на портрете и этот художник, они словно созданы друг для друга». Полумрак комнаты придавал изображению женщины реальности, а облик живого, из плоти и крови молодого мужчины наделял чертами потусторонности.

– Усы, у него же должны быть усы, усики, – прошептала девушка, закрывая глаза. – И конь…

У Владимира вмиг испортилось настроение. Он ощущал в душе странное тепло, ему хотелось оберегать, холить и лелеять Надежду, и вдруг эти слова, которые никак не могли быть адресованы ему.

– Конечно, какой же грузин без усов, – раздраженно пробормотал он. – И без кепки-аэродрома. Носишься тут с ней, носишься, с риском для жизни спасаешь от всякой нечисти, а она только о своем ненаглядном и думает. Еще коня ей подавай! Обойдешься, милая.

Владимир с угрюмым видом сложил руки на груди, закинул ногу на ногу и погрузился в мрачные размышления. В них присутствовали и некий брюнет с пышной, как у Буденного, растительностью под горбатым носом, осыпающий Надежду розами, предварительно вынутыми из целлофанового пакета, и она сама, с томным видом кутающаяся в шаль. Затем брюнет превратился в стройного юношу с горящим взором и лихо подкрученными усиками, и взирал он с восторгом отнюдь не на Надежду, а на молоденькую девушку в длинном розовом платье, надевая на ее точеную шейку овальный медальон. И такими само собой разумеющимися были эти превращения, что, когда где-то заржал конь, у Владимира это не вызвало ни малейшего недоумения.

Все было просто и логично, как в сказке, так бы смотрел и смотрел… но почему-то страшно замерзли ноги. Владимир пошевелил пальцами – и проснулся. Он опять был в комнате Надежды, опять босой и опять в кресле, в то время как девушка лежала в постели, что-то бережно прижимая к груди.

Убеждая себя, что просто проявляет о ней заботу, он поднялся и на цыпочках приблизился к кровати. Сквозь тонкие пальцы проглядывал край овального плоского предмета.

– Ни фига себе! – присвистнул Владимир, как давеча привидение.

Сомнений быть не могло: в руке Надежда сжимала медальон, очень похожий на тот, что был изображен на портрете. Если – правда, в это верилось с трудом – не тот же самый.

Девушка мгновенно ойкнула, открыла глаза и в ужасе уставилась на Владимира:

– Оно вернулось, да?

– О ком это ты? – не понял молодой человек.

– Ну, о том б-белом и с-страшном…

– А-а, ты опять о нем, – небрежно отмахнулся Владимир. – Да не было никакого белого и страшного, сколько раз повторять. В темноте чего только не привидится. И с какой стати тебя на чердак ночью понесло, днем, что ли, времени мало? Скажи спасибо, что не свалилась в темноте и шею себе не свернула… А это, прости, что у тебя в руке?

Надежда опустила взгляд и прежде всего осознала, что она в одной ночной сорочке лежит в постели, хорошо хоть под одеялом, а над ней склонился Владимир. Да что же за наказание такое!

– Извини, но ты не мог бы выйти и подождать, пока я оденусь. А потом мы обо всем с тобой поговорим, – попросила девушка.

Он и сам уже понял, что поторопился проявить любопытство. Еще насторожит ее, чего доброго, она и скажет, что ему тоже что-то привиделось.

– Тогда встречаемся через полчасика в кухне. Идет? – спросил Владимир как можно небрежнее и вышел из комнаты.

На этот раз Надежда не бросилась задвигать за ним засов и приставлять стул к двери. Напротив, присутствие молодого человека было ей приятно, а то, что он всю ночь охранял ее сон, сидя в кресле, наполняло сердце необъяснимым волнением, частично вытеснившим из него обиду и горечь недавнего прошлого.

– Ну, так все же, было от чего меня спасать или мне действительно примерещился кошмар? – спросила себя Надежда, продолжая лежать в постели и задумчиво хмурить брови. – Ночь, чердак, сундук… Я сама могла не осознавать, как напряжены мои нервы, да и воображением меня Бог не обделил, все так говорят…

Однако было в случившемся нечто намного более важное. И это важное она сжимала сейчас в кулаке – медальон. Он был куда реальнее и осязаемее ночной фигуры в белом, существование которой сейчас, при свете утреннего солнца и в знакомой до мелочей комнате, казалось сомнительным.

Надежда медленно поднесла медальон к лицу. На темно-коричневом фоне красиво переплетались инициалы Н. И. и К. С. Скрытый в них смысл притягивал, манил прикоснуться к тайне, возможно, даже раскрыть ее. Ни о чем другом уже не хотелось думать…

Богдан сидел за столом перед зеркалом, прикладывая к побагровевшей и отекшей щеке медный пятак, стараясь при этом по возможности прикрывать большую часть кровоподтека.

– Ну, и какого черта надо было мне так портить физиономию, спрашивается? – обратился он к Владимиру, увидев его отражение в зеркале.

– Скажи спасибо, что еще легко отделался, – проскрежетал тот.

– За что спасибо? Это ты называешь «легко отделался»?! – недоуменно возопил Богдан, отнимая пятак от скулы и поворачиваясь к приятелю лицом.