Онлайн книга «Люби себя, как я тебя»
Кирилл опомнился, бросил мне «прости» — и вышел из комнаты. «Я просил тебя!» О чем он просил меня? Я не могла сообразить от неожиданности, что произошло, и сидела в оцепенении. Через какое-то время он вернулся успокоившийся. Присел на корточки передо мной, взял мои руки в свои и сказал, не глядя на меня: — Пожалуйста, постарайся не обращаться со мной, как с маленьким, мне это неприятно. Это очень сложно объяснить… Просто прошу — запомни это и постарайся. Я извинилась и пообещала. «Теперь уж я не допущу оплошности», — подумала я — теперь я знала совершенно точно то, что прежде было лишь смутной догадкой. Как с этим быть, я пока не знала. Знала только, что любовь подскажет. * * * Прошло полгода. Заканчивался октябрь, приближался день рождения Кирилла. О нем я узнала от Тамары — именно в этот день они и познакомились. Как-то Тамара ужинала в ресторане с компанией друзей. Возвращаясь из дамской комнаты, она встретилась глазами с мужчиной, сидевшим за соседним столиком как раз за ее спиной. Она села на свое место, но ей уже было не по себе: затылком она ощущала присутствие человека, чей взгляд словно оставлял физический след на коже — да что я тебе рассказываю! — опомнилась Тамара. Недолго думая, она повернулась к нему с сигаретой, зажатой в пальцах, и сказала: «Вы не дадите мне прикурить?» Он улыбнулся — за ее столиком курили все, — но щелкнул зажигалкой и жестом пригласил пересесть. Он был почти пьян — иначе, сказала Тамара, он ни за что не проговорился бы. Он налил ей вина и сказал: вот в народе говорят — «в сорок пять баба ягодка опять», а что говорят про мужика? Тамара спросила: «Это вам сорок пять?» Он сказал: «Да, вот прямо сейчас». Она сказала: «Я вас поздравляю». «Спасибо», — сказал он, и они выпили. «А дальше?» — сказал он. «А дальше, — сказала Тамара, — не знаю, что говорит народ, а я считаю, что у настоящего мужчины нет возраста, настоящий мужчина и в девяносто — ягодка. «А я похож на настоящего мужчину?» «О да! Вы — просто воплощенный образ настоящего мужчины». Ему понравились слова Тамары, понравилась сама Тамара, а Тамаре понравился он. Почему он сидел в свой день рождения в одиночестве, он объяснил ей позже и сказал: никогда не вспоминай эту дату, я ненавижу дни рождения. «И Новый год он ненавидит», — добавила Тамара. «Я знаю», — сказала я. * * * Но я не могла — и не хотела — проигнорировать день, который мог бы стать праздником. А сознание того, что к нему нужно подойти с невероятной осторожностью — со мной не нужно считать до трех, — заставило пошевелить мозгами и напрячь душевные силы. Я остановилась на тактике волнолома: чтобы лишить девятый вал разрушительной силы, нужно его упредить. Дня за два, вечером, я напустила на себя вид печальной озабоченности. Сначала Кирилл ничего не замечал. Но, поскольку мое состояние было из ряда вон, он спросил в конце концов: — По-моему, что-то случилось, а? — Да нет, все в порядке, — кисло сказала я. — Я не конченый балбес, — сказал он и взял меня за подбородок. — То есть балбес, конечно, но не конченый. Мне хотелось расхохотаться и повиснуть у него на шее. Но передо мной стояла серьезная задача — слишком серьезная, — и я не должна была провалить ее решение. Озабоченность моего возлюбленного возрастала. Я едва держалась. Чтобы не выдать себя, я уткнулась лицом ему в плечо. — Лиза, что случилось? — Ничего, — буркнула я. — Я вижу, — сказал он и попытался оторвать меня от своего джемпера. — Ты нездорова? — Нет… То есть да… То есть здорова. Здорова я, здорова, не бойся. — Я хотела добавить нечто еще более утешительное, но побоялась перегнуть палку. — Тогда в чем дело? — В тебе. — Говори. — Не скажу. — Говори. — Не скажу. — Мы долго так будем препираться? — Возможно, всю оставшуюся жизнь. — У меня уже тряслись плечи. — Нам больше нечем заняться? — Кирилл все еще не сообразил, что происходит. Я промолчала и шмыгнула носом. — Лиза, я жду. — Ты рассердишься. — Не рассержусь. — Я не верю… знаю я, как ты умеешь… — Я не рассержусь. — Пообещай. — Обещаю. Я уже обещал. И еще раз обещаю. — Поклянись. — Клянусь. — Честно-честно? — Чтоб я сдох! — Я хочу новое платье, — сказала я и посмотрела на него влажными от сдерживаемого смеха глазами. — И всего-то? — Кажется, он был разочарован, он ждал от меня большего чувства юмора. — Прямо сейчас? — Можно завтра. — Хорошо. — Он готов был оставить меня в покое. Но я удержала его и снова спрятала лицо. — Что-то еще? — Мне не нужно платье, — сказала я. — Это я так ляпнула, потому что правду боюсь сказать. — Говори. — Боюсь. — Не бойся, я воплощенная нежность. — Он гладил меня по спине. И я поняла, что уже можно. Но сначала я поцеловала его в губы — так, как он это любил. Потом, глядя прямо ему в глаза, сказала: — Я хочу, чтобы у тебя был день рождения. Он дернулся и сделал попытку освободиться от меня, но я не выпускала его и ловила глазами его взгляд. — Ты обещал, — напомнила я. — Я обещал всего лишь не сердиться. — Вот и не сердись. — Я не сержусь. — Я не слышу. — Я не сержусь. — Не верю, повторите с чувством. Но мы уже смеялись оба. Он кружил меня, крепко прижав к себе, и мне показалось, что он сдерживает то ли ликование, то ли рыдания. * * * Я подарила Кириллу предмет его слабости — галстук. Он стоил мне пол моей зарплаты. Сама не ожидала, как метко попаду в десятку: цвет перекликался с седой щетиной и темно-серым блеском глаз, а рисунок был словно графическое выражение сущности моего любимого мужчины: монолитный сплав, конгломерат изящных хрупких деталей. Кирилл настоял на новом платье для меня и повел в ресторан. Я была счастлива, глядя в его сияющие глаза и на просветленное, казалось, помолодевшее на двадцать лет лицо. |