Онлайн книга «Давай попробуем вместе»
|
Она сдается первой. Фрамуга приоткрывается с тихим скрежетом, точно вопрошая, какого черта я здесь делаю. И пока ее хозяйка не произнесла то же самое, я высыпаю на узкий подоконник содержимое свертка. Помпезные розы, огромные, как блюдца, и алые, как кровь… Голенастые гвоздики, трогательно пушистые хризантемы… И еще какая-то рябая яркая дрянь, сладковато пахнущая крематорием. Цветочные останки устилают подоконник, падают на пол, перебивая запах свежего мороза дурманом пышной кончины, ароматом последнего вздоха. Почему женщинам так нравится умирающая красота? – Боже мой! – прерывисто шепчет Вера. – Можно войти? – Да, конечно. – Тонкие пальцы продолжают сами по себе перебирать, словно четки, хрупкие цветочные тельца, изредка поднося то одно, то другое к растерянному лицу. Такой я вижу ее впервые – изумленной, озадаченной, с широко распахнутыми, прозрачными, как ночные озера, глазами, лицом, словно подсвеченным изнутри мягким лунным сиянием, и губами, распускающимися, как бутон неведомого цветка. Я вдруг понимаю, что хотел именно этого: удивить, потрясти, ошарашить эту женщину. И ради этой секунды можно пожертвовать не только курткой, но и ботинками. – Что с вами? Почему вы раздеты?! – Моментально позабыв о цветах, она хватает меня за руки, тащит на кухню, усаживает поближе к батарее и, взобравшись на табурет, вытаскивает из подвешенного под потолок шкафчика начатую бутылку всенародно любимой «Гжелки». Наполняет хрупкую рюмку. – Выпейте сейчас же. – И, поймав удивление в моем взгляде, краснеет, как юная школьница, как говорится, до кончиков волос. Последний раз я видел такой румянец классе в четвертом у своей соседки по парте. Но уже не помню из-за чего. – Я не пью. – Она низко опускает голову, словно оправдываясь перед высоким начальством. – Только когда гости… – Или когда бывает хреново… Верно? – Что случилось? Где ваша куртка? – Ограбили. Она поднимает голову и смотрит на меня очень внимательно, сквозь зрачки, словно пытается угадать, что творится у меня внутри… – Вы… лжете. – Да. – Вы… сумасшедший. – Может быть. Ваш муж не был таким? Она качает головой, улыбнувшись неизъяснимо печально. – Славик всегда был прагматиком. До мозга костей. – Она произносит это спокойно, без злобы, без сожаления. Просто констатирует факт. – Он правда в Америке? – Думаю, да. – Давно? – Три года. – И что он там делает? – Работает. Он программист. Талантливый, честолюбивый. Он всегда хотел уехать. Считал, что здесь его недооценивают… – Где же вы откопали этого непризнанного Билла Гейтса? Она рассмеялась, на тугих щечках заиграли ямочки, совсем как у Мишки, такие занятные, что я с трудом удержался, чтобы не дотронуться до них кончиком пальца. – В институте. Мы вместе учились. Это из-за Мишки я бросила учебу и пошла работать в сад. А потом поняла, что с детьми мне гораздо интереснее, чем с компьютерами… – Почему он не взял вас с собой? – Контракт был каким-то сомнительным, потребовалась куча денег. Но Славик не останавливался никогда и ни перед чем… Она наполнила рюмку и вглядывалась в нее, как на рождественском гадании, словно пыталась увидеть что-то за прозрачной рябью стекла. – Как вас угораздило выйти за него? – неожиданно срывается у меня с языка. Она удивленно вскидывает глаза, невесело улыбается: – Кто не был глуп в восемнадцать? Но я ни о чем не жалею. Разве иногда. Когда бывает ужасно хреново. Но у меня есть сын, и нужно жить дальше. – Сын у вас замечательный. – Я говорю совершенно искренне. – Я тоже так думаю. – Ее лицо озаряется мягким светом. Как окно в ночи. – Давайте выпьем. – Она задумчиво улыбается. – За вас. – Почему за меня? – Потому что в вас не умерла душа. – Никакой души нет. – Я ощутил, как не то желчь, не то горечь захлестывает изнутри. – Неправда. И вы это знаете. Мое сердце вдруг дрогнуло, кольнув диафрагму. И внезапно выговорилось то, что давно злокачественной опухолью зрело во мне, пожирая изнутри. – Значит, моя душа погибла. И осталась там, блуждать меж трупами тех, кого я убил и кого потерял. – Это не так. – Ее чуть шершавые пальцы касаются моего запястья, и я ощущаю исходящее от них живое тепло, жидким пламенем разливающееся по сосудам и капиллярам. Должно быть, я все-таки опьянел… – Вам понравились цветы? – Они прекрасны. – Вера с тихой улыбкой качает головой. – Но не стоят того, чтобы замерзнуть. – Они – нет. Потому что они уже мертвы. Но они смогли немного согреть вас. Совсем немного… – Я накрываю ее запястье ладонью. – Красота не может спасти мир. Она лишь облачает его в розовый туман. Но потом он рассеивается. Нужно что-то другое. Я пока не знаю, что именно. Вы и ваш сын… В вас столько тепла и света… И у вас чудесное имя… Оно вселяет надежду. Но покоя нет… Помните стихи: И вечный бой! Покой нам только снится… Черт, как там дальше… Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь… Покоя нет… Запнувшись, я умолкаю, угадав в ее расширенных зрачках смесь удивления и опасения. – Простите. Вы были правы. Мне лучше уйти. – Я поднимаюсь, качнувшись, и вместе со мной покачиваются потолок и стены. Она встает следом. Медленно подходит к окну, вглядывается в темноту и вдруг повторяет тихим полушепотом: – Покоя нет… – Это любил читать мой друг там… Он журналист… Она оборачивается. В потемневших, почти черных глазах отражается лунная полночь. – Он погиб? – Нет. Он жив. Замечательный парень. Он хочет написать книгу. Думаю, у него должно хорошо получиться… – Покоя нет… – повторяет она еще тише. – Я знаю: вы прошли через ад. И теперь хотите понять: зачем и что с вами будет дальше. Наверное, вам страшно? Мне было бы страшно. Ничто не стоит так дорого и не дается так тяжело, как поиск истины. Вот почему я стараюсь не думать о том, что будет завтра. Я подхожу к ней вплотную, и огненный шар прокатывается по груди, животу, предательски ударяя ниже пояса. Она пытается ускользнуть, теплой струйкой просочиться меж моих пальцев, но я удерживаю ее: – Вера… У вас потрясающее имя… Ее ладони предостерегающе упираются в мою грудь. – Вам пора… Постойте, я дам вам пальто Славика. |