Книга Наследство, страница 32 – Елена Гайворонская

– Я буду говорить то, что считаю нужным, – резко бросила Нина, но, спохватившись, прикусила дрогнувшую губу. – Извините. Я здесь не для того, чтобы копаться в прошлом. И уж конечно, не для того, чтобы ссориться с вами. Не обижайтесь. У меня скверный характер.

– У меня тоже, – улыбнулся Асим. – Меня не так просто обидеть. Располагайтесь. Будьте как дома… То есть вы и так дома. Он подошел к бару, приоткрыл дверцу. – Хотите чего-нибудь холодного?

– Пожалуй. Давайте выпьем за знакомство. Что-нибудь покрепче. Не возражаете? – Она достала сигарету.

Касли вытащил зажигалку, поднес пляшущий огонек.

– Спасибо.

– С вашего позволения… – Он тоже вытащил портсигар. – Хотите «Хеннесси»?

– Хочу.

Он открыл бутылку, налил пахнущую миндалем янтарную жидкость в прозрачный хрустальный конус.

– За вас.

– И за вас. Если мы заговорим по-немецки, называйте меня на «ты», – предложила Нина.

– О'кей. Ты тоже можешь называть меня на «ты». Если я не кажусь тебе совсем старым.

– Не кажешься. – Она улыбнулась. Второй раз за день. И резким неженственным движением опрокинула содержимое рюмки в рот. Поставила опустевший сосуд на стол, опустилась в мягкое кресло. – Считай, мы выпили на брудершафт.

Асим Касли подумал, что она нисколько не похожа на Надежду. Ничуть…

– Ты на все лето? – спросил он.

– Я планирую задержаться несколько дольше.

– Насколько?

– Не знаю. На полгода, год… Может, навсегда.

Он вдруг поперхнулся коньяком и закашлялся.

– Наверно, – ровно продолжила она, – тебе интересно, что я собой представляю. На что трачу деньги, которые ты переводил в течение десяти лет. Я окончила Институт управления и бизнеса, отделение туризма и гостиничного дела. Потом я уехала в Гарвард, где слушала курс МВА. И вот я здесь. Тебя что-то удивляет? – Она заметила, как брови Асима приподнялись.

– Нет. Почему я должен удивляться? – Он поспешил придать бровям прежнее положение. – И где ты работаешь?

– Пока нигде. Но собираюсь. Я хочу работать здесь, с тобой.

– Ты хочешь вести дела отеля? – переспросил Асим. – Я тебя правильно понял?

– Не сразу. – Она мотнула головой. – Я хочу, чтобы ты научил меня. Всему, что умеешь, чего не пишут в книжках. Ты ведь лучший. Я тоже хочу стать профи. Ты мне поможешь?

Неожиданно заныл висок. Не стоило пить днем. В жару. Он помассировал виски большими пальцами. Взгляд этой девушки просверливал до самого мозга, вызывая новый спазм. И откуда она свалилась на его немолодую голову? Мало иных забот…

– Ты мне поможешь? – нетерпеливо повторила Нина.

– Деточка, – выговорил он, – зачем тебе это? Развлекайся, ходи на танцы…

– Я не танцую. – Тонкие губы поджались. Кожа напряженно натянулась, еще резче обозначив скулы. – Думаешь, мне здесь не место? Почему? Потому что я – иностранка? Иноверка? Или потому, что женщина? Или оттого, что я – дочь Надежды? Думаешь, я такая же глупая безвольная шлюха, как и она? Ты ошибаешься. И очень скоро в том убедишься. Я имею такие же права, как и ты. У меня сорок девять процентов акций отеля.

– Я был бы тебе очень признателен, если бы ты перестала выражаться, – твердо проговорил Асим. Их взгляды скрестились. И в ее, жестком, немигающем, он прочел несгибаемую упрямую волю. – Дорогая, ты не в России.

– Восток – дело тонкое? – Ее губы презрительно искривились. – Ты считаешь, что место женщины у плиты и в постели? Честно говоря, не ожидала, что специалист такого уровня находится в плену идиотских стереотипов. Значит, мне придется доходить до всего самой.

– Я мог бы выкупить твою долю…

– Исключено, – отрезала Нина. – Пока это не входит в мои планы. Может быть, потом. Когда ты сделаешь из меня профи высшего класса.

Быть может, я даже подарю часть своих акций. После…

– Я не люблю, когда мне ставят условия, – отчеканил Асим.

– Я тоже, – в тон ему ответила Нина.

Их взгляды вновь пересеклись.

– И откуда ты только свалилась на мою голову…

– Помяни добрым словом Селами Аванди.

– У тебя и впрямь скверный характер.

– У тебя тоже не сахар.

– Знаешь, возможно, тебе бы следовало родиться мужчиной. Но, поскольку этого не произошло…

– К твоему сведению, на дворе двадцать первый век. И женщины давно покинули пределы кухни.

– К сожалению, – съехидничал Асим.

Вспыхнув от негодования, девушка закусила губы, чтобы сдержать рвавшиеся с них выражения, после которых мирный диалог вряд ли мог быть продолжен.

– Ты очень похожа на своего отца, – сказал Асим, вставая. – Такая же умная, упорная и беспощадная. В тебе нет ничего от Надежды. Не могу понять, хорошо это или плохо.

Нина встрепенулась. Асим приготовился к очередному выпаду, на который собрался хлопнуть дверью. Он и не помнил, когда в последний раз его так выводили из себя. Но девушка поднялась с кресла, подошла к окну. Так, со спины, она казалась совсем юной и незащищенной. Было что-то трогательно-одинокое в ее опавших плечах и склоненном затылке.

– Ты помнишь папу? – Металлические нотки ее голоса преобразились в щемящую грусть.

Странно, ему было гораздо легче разговаривать с ее спиной.

– Да, – ответил он. – Я хорошо его помню. Он был настоящий профи.

– Надежду ты тоже помнишь?

– Не очень, – соврал он.

– Надо же… – презрительно хмыкнула девушка. – Я думала, она была столь неотразима, что ее невозможно забыть. Даже папа ее простил… А ведь она предавала его… – В голосе Нины снова засвистел холодный яростный ветерок, а сама она сделалась колючей, как молодой шиповник. – И не однажды.

– Она была твоей матерью. Она очень любила тебя…

– Она была дешевкой.

– Это неправда!

– Правда! Папа был прав, когда запретил ей видеться со мной. Если бы он не позволил ей вернуться, то был бы жив сейчас! Надежда всем приносила одни несчастья.

– Девочка моя… – проговорил он и осекся, сам пораженный этой фразой: «девочка моя…». Насколько она уместна в приложении к этой чужой, малознакомой колючей молодой женщине? Женщине, чьи сила и твердость построены на ужасающей боли. «Девочка моя…» Он заметил, как дрогнули ее мохнатые, не пропускающие свет, ресницы.

– Я хочу сказать, – поправился он, – что знаю, как чудовищно несправедлива бывает жизнь. Я рад, что ты выросла такой умной и сильной девушкой. Но не стоит нести в себе ожесточение. Оно лишь подточит тебя, как червь – молодой фрукт. Все делают ошибки. Порой страшные, непоправимые… Нужно научиться прощать…