Книга Итальянское каприччио, или Странности любви, страница 88 – Нелли Осипова

«И мама тоже», — хотела добавить Аня, но подумала, что он может воспринять как навязывание знакомства с родителями, и опять на какое-то время замкнулась, задав себе провокационный вопрос: «А ты хотела бы?»

Пожалуй, впервые Аня слушала музыку и не могла, как теперь принято говорить, врубиться. Мешало присутствие Владимира Игоревича, хотя в Малом зале она этого совершенно не ощущала.

В антракте они вступили в магический круг фланирующих и раскланивающихся друг с другом пар, чего Аня терпеть не могла. Сегодня это особенно ее раздражало, потому что знакомые Владимира Игоревича, поздоровавшись с ним, оглядывали ее — женщины с оттенком недоумения, а мужчины оценивающе.

Аня ускорила шаг и повела своего спутника в правое боковое фойе, которое заканчивалось дверью, ведущей за кулисы. Подвела к большому портрету Листа.

— Я в этом году еще не здоровалась с ним, — объяснила она Владимиру Игоревичу.

— А за что ему такая привилегия?

— Понимаете, там, в зале, на стенах все в одной компании, смотрят друг на друга и на зрителей, и только он здесь один, в изгнании.

— Так ведь и в зале есть его портрет.

— Там он композитор, один из всех, а здесь — человек. Впрочем, возможно, это моя фантазия. Главное, что у нас с ним общая любовь к Балакиревской фортепьянной пьесе «Исламей». Почти все ученики Листа разучивали это произведение, он так хотел. Вот если бы я преподавала фортепиано, то наряду с обязательным Бахом ввела непременное исполнение «Исламея». А вообще я люблю романтиков.

Когда после концерта они вышли к машине, Владимир Игоревич на мгновение замялся, и Аня сразу же уловила это и сжалась, решив, что надоела человеку своей глупой дилетантской болтовней, и следующего похода в консерваторию уже не будет. Поэтому когда он неуверенно и после небольшой заминки пригласил ее поужинать, она от растерянности и неожиданности только кивнула и, садясь в машину, корила себя за то, что ее согласие выглядело так, словно она ждала приглашения и восприняла его как нечто само собой разумеющееся.

— Куда бы вы хотели? В Дом кино?

— Нет-нет, — слишком быстро, как ей показалось, ответила Аня. Дом кино — епархия Олега, не хватало только встретить его сейчас. — Может быть, накоротке куда-нибудь в бистро или в кафе?

— Вы представляете, как сейчас, в десять вечера, выглядят эти самые кафе? — спросил Владимир Игоревич. — Вы давно в них бывали?

— Только в студенческие годы.

— Вот то-то и оно. Тогда в Дом литераторов?

В ресторане Центрального дома литераторов, или просто ЦДЛ, Аня была с Олегом всего три раза и хорошо запомнила прекрасный старинный дубовый зал. В этот вечер он почти пустовал.

Прославленная в писательских воспоминаниях дубовая лестнице вела, как казалось из-за царившего на втором этаже полумрака, в никуда. Витражи слабо светились. В глубине зала кто-то негромко наигрывал на рояле, полуприкрытом дубовой лестницей. Слева была приторочена деревянная резная арка, стилизованная под общий вид зала, и тем не менее она откровенно выделялась среди всего великолепия.

— Типичный новодел, — сказала Аня, усаживаясь за стол. — Зачем надо все обязательно менять, что-то добавлять, приукрашивать — не понимаю. Это же безвкусица, к тому же старый дом Алсуфьева должен бы охраняться как исторический памятник.

— А вы консерватор, — сказал Владимир Игоревич.

— Я историк.

— И хотели бы законсервировать историю?

— Да, может быть, и законсервировать — в старинной архитектуре, в книгах и журналах, излагающих факты. Но не в выводах.

— Что же вы работаете в школе, а не в каком-нибудь научном институте или издательстве, к примеру?

— Хотела бы в издательстве, да так сложились обстоятельства. А сейчас уже не устроишься… даже не в издательстве, а в журнале… — Аня рассеянно пролистала меню и протянула его Владимиру Игоревичу. — Выберите сами на ваш вкус.

Он погрузился в изучение меню, а Аня смотрела на него и думала, что мужчины почему-то всегда очень серьезно относятся к процедуре заказа. Нет, красивым его назвать нельзя. Но внимание на себя он обращал сразу. И не только благодаря росту — здесь, в России, рост не был таким отличительным признаком, как в Италии, где мужчины в большинстве не очень высокие. Что-то привлекало в его лице, одновременно русском и вполне европейском, какая-то породистость, что ли. Интересно, кто он по образованию?

— Извините, мы отвлеклись, — сказал Владимир Игоревич, закончив заказывать ужин подошедшему официанту. — Вы говорили о журнале.

— Ах, да… Видите ли, в школу меня привели обстоятельства. На самом деле я хотела работать в журнале, таком… знаете, в котором читатель мог бы найти и научно-популярные статьи, и исторические гипотезы, смелые предположения, и исторические анекдоты, и конечно же исторические романы с продолжением, чтобы через интересное, увлекательное чтиво исподволь прививался вкус к истории. Но такого журнала, увы, нет. Вот я и занимаюсь преступной деятельностью — заражаю двух-трех из тридцати моих выпускников вирусом истории, и они идут в университеты, чтобы потом мыкаться на зарплате, а не становиться новыми русскими. Может быть, порчу им будущее своими увлекательными росказнями.

— Вы сказали «новые русские» с таким осуждением.

— Что вы, я считаю, что на нашем историческом этапе они необходимы. Со временем они станут старыми русскими. Вот вы, как мне кажется, уже старый русский.

— В каком смысле?

— У вас есть офис, видимо, солидное дело, но вы не ездите в казино и на тусовки, а ходите в консерваторию.

— Откуда вам известно, что я не бываю в казино? Вот провожу вас домой и поеду, — засмеялся он.

— Нет, нет, тут не обязательно знать, это чувствуется.

— Вы правы, и насчет консерватории ничего удивительного — я часто ходил с женой…

— Извините, я не хотела затрагивать больную тему, — смутилась Аня.

Он положил свою руку на руку Ани и сказал:

— Не извиняйтесь.

— А что вы заканчивали? — быстро спросила Аня, чтобы скрыть свое смятение, но руку не отняла.

— Угадайте.

— Университет? Экономический — не очень похоже. Математический. Программист? Нет.

Принесли холодные закуски.

— Гадайте, гадайте, — усмехнулся Владимир Игоревич, не обращая внимания на суетящегося официанта.

— Гуманитарий? Технолог? Нет, я пас.

— Я окончил театральный, точнее, ГИТИС.

— Актер?! — воскликнула Аня. — Нет, опять мимо.

— Театровед?

— О нет, это удел некрасивых интеллектуалок. В ГИТИСе есть факультет с ужасно нудным и длинным названием, который в просторечии именуется директорским. Но мы были всем понемногу: и актерами, и театроведами, и режиссерами, и рабочими сцены, пока учились. После окончания я стажировался в одном провинциальном театре у удивительно талантливого в своем деле директора. Его знал весь старый театральный мир как просто Славу. Старинный город, старинный театр, старый директор, и аншлаги из года в год! Просто гениальный директор. Я у него многому научился и хотя сейчас отошел от театральных дел, все же школа, которую я прошел в том театре, помогает мне до сих пор.