Книга По обе стороны любви, страница 19 – Елена Лобанова

— Да забудь ты про бабку! Лучше с романом определись. В смысле выкинь из головы! Я ж тебе реально, по-дружески советую. Все-таки, знаешь, каждому свое! Как говорится, каждый сверчок… Еще и в историю залезла! Ну, была бы твоя синьора хоть какая-нибудь Лаура или, допустим, Беатриче… А Беатриче, кстати, тоже во Флоренции жила, и как раз где-то около того времени, ты хоть в курсе?

— Беатриче?.. Н-ну да… то есть нет, я как-то…

— Так, может, тебе лучше про нее и написать? И про Данте?

— Да ты что?! Про Данте Алигьери!

— Что, слабо? Не по зубкам? А то бы попробовала… так, знаешь, попикантней, с изюминкой… — искушала Светка не без ехидства.

— С изюминкой — это, в смысле, с эротикой? — Вероника поперхнулась бутербродом и закашлялась.

Светлана покровительственно похлопала ее по спине.

— Ну вот, я и говорю — слабо! Не в свои сани, — заключила она наставительно. И покачала головой: — В этом деле, чтоб ты знала, подруга, главное — вовремя остановиться! А то, знаешь, водятся на свете такие графоманы…

«Графоманы» она произнесла как «психи». И в тоне ее Веронике послышалось явственное опасение — ЖИТЬ СРЕДИ НИХ!

— Хотя, если подумать, что там Данте! — поразмыслив, махнула рукой Светка. — Кто сейчас про него пишет? Кто его знает, не говоря уж — читает? Ты вот спроси свой одиннадцатый: помнят они такого поэта — Алигьери?

— А что?! Неужели думаешь — даже имя забыли? — ужаснулась Вероника.

— Спроси, спроси! — усмехнулась Светлана и пожала плечами. — Может, твой одиннадцатый какой-то особенный? Суперинтеллектуальный?

…Следовало признать, что все школьные годы вплоть до последнего одиннадцатый «Б» относился к литературе неплохо.

Правда, изо всех жанров сочинений, от литературоведческой статьи до письма к любимому герою, дети почему-то дружно выбирали краткую и свободную форму эссе, причем каждый вольно трактовал это слово на собственный лад.

Не прижились в классе также монологические устные ответы на уроках. Практически каждый отвечающий упрямо норовил свести их к обмену односложными репликами с учителем, называемому Вероникой «партизаны на допросе».

Зато слушать учителя одиннадцатый «Б» умел прямо-таки великолепно. Уроки-лекции проходили здесь буквально на «ура» — при абсолютной тишине и поглощающем внимании аудитории. Единственно, что неприятно удивляло Веронику — то, что на следующий же урок после лекции дети снова начинали изображать из себя партизан во вражеском плену.

* * *

— Ну а теперь вопрос по повторению, — торжественно объявила Вероника. — Что ты знаешь о Данте Алигьери?

На лице Виталика Бойко, стоящего у доски, явно и недвусмысленно выразилось остолбенение.

— Неужели не помнишь? Ну, из курса девятого класса! «Божественная комедия», девять кругов ада, чистилище, рай… — подсказала Вероника и выразительно оглядела класс.

Увы! Ни одна рука не только не взметнулась, но даже не приподнялась неуверенно. Лишь Анечка Крившук нахмурилась припоминающе.

— Подождите, Вероника Захаровна! — тоненько вскрикнула со своей парты Сонечка Олейник. — А мы на экзамене разве не русскую литературу будем сдавать?

— Ну да… русскую.

— Так а этот… Оливьери, он же вроде испанский писатель?

Тут коварный дар речи в очередной раз изменил Веронике. Не меньше минуты она в полном молчании созерцала Сонечку: ее бело-розовое личико, длинные порхающие ресницы и водопад вьющихся черных кудрей.

Выручил Бойко. Искоса глянув на Веронику и оценив ситуацию, он напустился на Сонечку:

— Ну и что ж, что испанский? Тебя чему десять лет в школе учили? Думала — двадцать пять билетов к экзамену, и все? Отстрелялась?!

На лице его было теперь написано самое искреннее негодование. Задние парты захихикали. Сонечка зарделась. В памяти Вероники включилось несколько словесных блоков.

— Спасибо, Виталик… Правда, Данте Алигьери родился не в Испании, а в Италии, в городе Флоренция. Это, конечно, не для экзамена, а так… для души… и для общей эрудиции…

— С девятого класса, Вероника Захаровна, много воды утекло! — наставительно высказался со своей парты Московкин.

— А может, кто-нибудь вспомнит хотя бы, как звали его возлюбленную? — не сдавалась Вероника. — Его прекрасную даму, воспетую в сонетах и «Божественной комедии»? «Так благородна, так она чиста, когда при встрече дарит знак привета…» — продекламировала она и замерла в надежде.

Ученики сидели с такими выражениями лиц, словно их разбудили среди ночи.

— Ну, Беатриче же! — в отчаянии вскричала Вероника.

И вдруг Масина радостно хлопнула по парте, вскочила и затараторила:

— Данте?! Данте был великий итальянский поэт! Он любил Беатриче! Но это было безответное чувство…

— Так, так! — с облегчением, доходящим до восторга, подхватила Вероника. И даже глаза у нее увлажнились.

— …потому что Беатриче была Козерогом, а Данте — Близнецами, то есть стихии у них не совпадали. Земля и воздух — они же в принципе несовместимы! Но Данте все-таки на что-то надеялся и даже после ее смерти писал сонеты, хотя вообще-то Близнецам постоянство несвойственно.

— Это… из какого ты учебника взяла?

— Это не учебник, а книжка одна, — радостно пояснила Масина. — Не моя, а одной подруги. Эротическая астрология, «Звезды над ложем любви» называется! А хотите почитать, Вероника Захаровна?

В классе послышались сдержанные смешки.

…И как всегда, Светлана оказалась права. Суждения ее, как обычно, были безукоризненно здравы, советы убийственно разумны, предсказания сбывались с леденящей точностью. О, если бы Вероника прислушивалась к ним хотя бы изредка! Быть может, сейчас она, уже стройная, как пятнадцатилетняя девочка, занималась бы в приличном фитнес-клубе, а семья ее дышала бы чистым ионизированным воздухом!

Теперь же в кухне ее вместо барной стойки красовалась облупленная мойка по соседству с гремучим мусорным ведром, а сама она медленно, но верно сползала в пучину графомании. Ибо поистине не мог оставаться нормальным человек, который двенадцать лет подряд читал сочинения, начинающиеся словами «Одно из лучших произведений великого русского писателя…» и заканчивающиеся «…навсегда вошло в золотой фонд русской литературы»; да к тому же двенадцать лет подряд сам сочинял сценки с русалками и барабашками!

И чего можно было ожидать, когда этот человек ко всему в придачу осмеливался ступить на порог Настоящей, Большой Литературы?!

…Но по счастью, бумага была терпелива. И по счастью, еще не была утверждена статья закона, запрещающая кому бы то ни было воображать события флорентийской жизни тринадцатого века от Рождества Христова. А посему Вероника Захаровна Панченко, учительница второй категории муниципальной средней школы, могла без помех сочинять пьесу о своей тезке, красавице итальянке.