Онлайн книга «С тобой навсегда»
|
Мы раскатываем по городу еще часа полтора — пока не начинает темнеть. Вдруг у какого-то безлюдного в этот час перекрестка Петер останавливает машину: — Как будто знакомое место? — он смотрит по сторонам. Я тоже оглядываю здания, неширокий тротуар: — Боже мой, Петер! Это здесь мы на тебя наехали. Он улыбается: — Здесь недалеко я сейчас живу. Помнишь, я рассказывал, что ходил лечить одну женщину? — Петер показывает рукой на темнеющий на фоне закатного неба прямоугольник здания. — Вот тут живет мой друг. Тоже врач. А та женщина — его жена. Когда съезд закончился, они пригласили меня пожить к себе. Мне и в гостинице было неплохо, но они так настаивали… Очень гостеприимные люди! Как у вас говорят: ленинградцы старой закалки. Выделили мне комнату. Кормят деликатесами… У них, кажется, такое представление, будто я у себя дома питаюсь исключительно деликатесами, — тут Петер улыбается чему-то. — Не хочешь познакомиться с ними? — Нет, Петер, — вежливо отказываюсь я. — Предпочитаю готовиться заранее к таким визитам. Извини… Его улыбка наполняется новым содержанием. Она становится нежной. Или мне так кажется в тусклом красноватом отблеске заходящего солнца. — Что-то изменилось в твоей улыбке, — говорю я. — Да, наверное, — Петер медленно едет вперед. — Просто мне очень нравится твой выговор. Это настоящее удовольствие — слушать тебя! «А мне нравится — что ему нравится!» Я рассказываю Петеру, как проще проехать в мои «новостройки». Мы двигаемся, но по-прежнему медленно — так медленно, что на оживленных улицах ему даже сигналят «в багажник». Петер не обращает на сигналы нетерпеливых водителей никакого внимания. Мысли его целиком заняты мной. Он говорит: — Так быстро пролетело время сегодня! И так интересно, что не хочется расставаться. Я молчу. Мне тоже не хочется расставаться. Но это же не значит, что в первый же вечер я должна броситься к нему в постель. Петер ловит мой взгляд. Ему хочется знать, как я реагирую на его слова. Наверное, видит он ответное теплое чувство и поэтому воодушевляется: — Хочу встретиться вновь. Завтра. Это возможно? — Да. Завтрашний вечер у меня еще не занят, — так я говорю, а в душе иронизирую над собой. «Если бы не усилия Кандидата, у тебя, домоседки, ни один вечер не был бы занят». По правде говоря, я пускаю Петеру пыль в глаза и при этом даже не краснею. Наверное, на рабочем месте секретаря я кое-чему научилась. Но Петер воспринимает все — словно так и должно быть. Только уточняет: — Вечер? А днем ты занята? Ведь выходной… Я просвещаю его: — Воскресенье в каждом театре — самый рабочий день. А выходной у меня — послезавтра. Мы подъезжаем. Я показываю ему свой дом. Петер озирается: — Кажется, я тут уже был. В тот злополучный вечер. Я смеюсь: — Нет, был ты в соседнем доме. Там не моя квартира. Мой смех воодушевляет Петера на новое предприятие — проводить меня до дверей квартиры. Я не возражаю, я даже думаю угостить его чем-нибудь дома, как водится — чаем или кофе. Когда мы поднимаемся лифтом, я решаю задачу: какой чай ему предложить: черный, цветочный, фруктовый?.. Он выберет сам. Но почему-то начинают дрожать мои руки — мелко-мелко, почему-то дыхание начинает учащаться. И у него. — Люба… — говорит Петер и берет меня за руку. Лифт здесь останавливается, двери раскрываются. — Чай? Кофе?.. — в волнении спрашиваю я. — В лифте? — глаза Петера полны какого-то дурмана. Но я не понимаю, не могу различить: это он одурманен или он дурманит меня? Петер же говорил, что занимался когда-то гипнозом. Почему-то в прошлый раз это меня чуть-чуть испугало. Теперь не пугает. Мне даже хочется прочувствовать на себе его гипнотическую силу. — Что в лифте? — не понимаю я. — Чай… — Петер взволнован не меньше меня, он так сильно сжимает мне руку, что я даже чувствую боль. Морщусь. Мы выходим из лифта. Кажется, ноги еле держат меня. Сильнее дрожат руки, и я никак не попаду ключом в замочную скважину. А когда попадаю наконец, то не могу открыть — замок не слушается меня. В это время рука Петера ласково ложится мне на плечо. Я вздрагиваю и замираю, прижимаюсь лбом к двери. «Что со мной?..» Я чувствую, как Петер, склонившись сзади, нежно-нежно целует меня в шею… потом куда-то за ушко — не может удержаться. Мне очень приятны эти неожиданные поцелуи, но отчего-то слезы вдруг наполняют глаза. Я, конечно, справляюсь с ними. Я улыбаюсь теперь, я чуть-чуть запрокидываю голову и чувствую теплые губы Петера у себя на ключице. А руки его — большие и сильные — крепко сжимают мне плечи. Его дыхание опаляет мою шею. Мне становится горячо… Я поворачиваю в очередной раз ключ, и дверь открывается. Мы прямо-таки вваливаемся в прихожую — мы словно привязаны друг к другу. Я смеюсь, тянусь рукой к выключателю. — Не зажигай свет! — просит Петер. Но я зажигаю свет. И смеюсь громче, и пытаюсь оттолкнуть Петера от себя. Но старания мои напрасны, он — как скала. Я смотрю в глаза его и как будто таю: все слабеют мои руки. Я ничего не могу с собой поделать: знаю, что мне нужно оттолкнуть его, но не хочу этого. Или он гипнотизирует меня, завораживает своими васильковыми глазами, или… я влюбилась. Вижу, взгляд его, прямо-таки дарящий тепло, медленно погружается в вырез моего платья — туда, где слегка выступают ключички, и ниже — где белеет грудь. — Ты так хороша, свежа… — шепчут едва слышно его губы. — Ты сводишь меня с ума… — Петер… — вздыхаю я и больше не могу произнести ни слова. Губы его спускаются ниже ключиц… Вздох — судорожный, внезапный — вырывается из моей груди. Я прижимаю к себе его голову, тереблю пальцами жесткие волосы. Что-то шепчу в ответ. Что же? Если б мне не было так одуряюще приятно, мне бы стало сейчас очень смешно, потому что я все еще предлагаю Петеру угощение: — Чай?.. Кофе?.. Губы его начинают путешествие вверх. — Кофе… — шепчет Петер. — Или чай… чай… а может, кофе… — он, должно быть, тоже не очень-то думает о том, что в эту минуту говорит. Он накрывает губы мои поцелуем — страстным, внезапным. И сжимает мне плечи, и прижимает к прохладной стене. Голова моя идет колесом. Я едва не задыхаюсь от возбуждения. Своей грудью я чувствую, как в таком же волнении вздымается его грудь. Руки мои охватывают его спину — то же, что гору, — крымскую Медведь-гору… |