Онлайн книга «Чаша любви»
|
— С твоими данными, Ленка, — хоть куда! Зачем тебе филологический? Только мозги сушить! Неси документы на актерский… Ну и что — что пишешь стихи? Все с тринадцати лет пишут. А писателей хороших — раз, два и обчелся. Поэтов настоящих и того меньше! Я им отвечала: — Влечет душа. Они смеялись. Не надо мной. Над собой смеялись: — Ты, Ленка, ей-богу! как из деревни! Душа влечет. Если б мы сейчас рванули туда, куда душа влечет, то знаешь, где бы были! Кто в Кембридже, кто в Оксфорде, кто во ВГИКе… А скорее всего — уже во вратах рая. Я пожимала плечами. А они опять принимались за свое: — С твоими-то данными! Зачем тебе учиться? В любую фирму иди. Живи королевой. Везде возьмут, везде будут рады. Это как в анекдоте. Шеф фирмы осматривает красотку с ног до головы: «На работу мы вас, безусловно, примем. А что вы умеете делать?». Увы, эти девочки поступили, а меня не приняли. Я до сих пор не знаю, почему. Рядом со мной они не блистали знаниями. Наверное, им повезло. Наверное, они знали, где живет удача и где ее алтарь. Они сходили и поклонились, пока я грызла гранит науки. Почему я такая несчастливая?.. Я целый месяц не меняла свой наряд. Не во что было переодеться. Синие джинсы и белая блузка с кружевным воротничком. — Это что же, весь твой гардероб? — удивлялись подруги. Мне было неловко: — Нет, не весь! Просто поверье такое: все экзамены нужно сдавать в одном и том же. — Где же твой чемодан? — ехидничала самая маленькая и самая злая. — Чемодан у тетки, — спокойно отвечала я, хотя никакого чемодана у меня действительно не было. Хорошо, что хоть тетка была. Поэтому подруги верили. Или только делали вид. А сейчас, по прошествии нескольких лет, когда многого удалось достичь, когда, пожалуй, посветлее стало в голове, я удивляюсь сама себе. Зачем нужно было обманывать, что-то скрывать? Такое ли уж большое значение имеют насмешки случайных неумных подруг? Я пришла в учебную часть за документами. Какая-то девица сидела за столом. Ухоженная девица. От нее за версту несло Францией. На меня девица взглянула холодно и не без надменности. И я подумала: «Вот выскочка! Трется возле администрации!» Видно, эта блистательная мысль не укрылась от надушенной девицы. Глаза ее стали еще холоднее. Она заглянула в какие-то списки: — Иноземцева Елена… Вы не прошли по конкурсу… И улыбнулась. Ласково-ласково… Такая молодая, а уже мегера! Ах, да при чем тут эта девица! Малая пылинка на чужом плече. Серенький клерк, оглашающий приговор. Я даже ее не помню. Запомнился только сильный запах духов. «Вы не прошли по конкурсу… Вы не прошли… Вы не…» Я брела по улице, ничего не видя вокруг. В голове так гудело, будто меня посадили под большой колокол и неустанно били в него молотом. Удар слева: — Тебе нечего надеть? Удар справа: — Вы не прошли по конкурсу… Удар слева: — Это весь твой гардероб? Удар справа: — Вы не прошли… Удар слева: — У тебя в кармане ни гроша? Удар справа: — Вы не… А сердце мое плачет от обиды и выстукивает бесконечное: — По-че-му? По-че-му? По-че-му?.. Почему я такая несчастливая? Я похожа на отца. Он меня любил бы, я не сомневаюсь. Но я его не помню. Разве что в образе Бога. Зато я на всю жизнь запомнила, что конфету «Каракум» нельзя развернуть бесшумно. И еще я запомнила тоску в своем сердце, возникавшую всякий раз, как мама прятала от меня глаза. Я бродила тогда весь день. Уже в сумерках, когда зажигались огни, пришла в себя. Не понимаю, как я в тот день, пребывая в столь угнетенном состоянии, не угодила под машину или не упала в какой-нибудь канал. Или не попала в лапы к каким-нибудь бандитам. Верно, судьба посчитала, что с меня и так достаточно неприятностей… Я подняла голову и увидела прямо перед собой огромное красивое здание. Портал с колоннами, высокие окна, лакированные двери; суета у подъезда… Это был Мариинский театр. Что за стечение обстоятельств привело меня сюда, к этим священным камням у входа? Провидение? Случай? Отец-Бог одарил наитием в трудную минуту? Я подумала: «Как здесь хорошо!» И успокоилось мое сердце. И не было сомнений: я еще приду сюда. Помнится, в тот вечер, забежав в общежитие за вещами, кои уместились в целлофановый пакет «Мальборо», я отправилась к тетке. Да и куда мне было еще идти? Оставаться в общежитии было выше моих сил. Объясняться? Меня там будут жалеть, меня там изжалеют до смерти. Особенно та… маленькая и злая. Она нарисует мой портрет желчью. Собственной, разумеется. Надушенная девица меня не убила, так подруги добьют. Будут проливать слезы на мои потертые джинсы, а в душе торжествовать: «Так тебе и надо, принцесса! Дал Бог красоту, да отнял счастье!». Я же страх как не люблю, когда меня жалеют. А кто любит? Быть может, только тот, в ком однажды умерло честолюбие. Возвращаться в Новгород тоже не хотелось. Я могла с уверенностью сказать, что меня там не ждали. Отрезали ломоть и вздохнули с облегчением. Да и кому приятно, потерпев фиаско, возвращаться с поникшей головой в свои пенаты? Проще торить дорогу дальше, ломиться в другие двери — вдруг какая-нибудь откроется на стук. Тетка Оля встретила меня с радостью; всплеснула руками, кровь так и бросилась ей в лицо. Тетка не особо опечалилась, когда узнала о полнейшем моем провале. — Ты, Аленка, не пропадешь! «Ах, тетя! — переживала я. — Легко быть уверенным за кого-то…» Между тем можно было подумать, что тетку даже радовал такой поворот событий. Она так и ходила вокруг меня и приговаривала: — Вон какая видная девица! И на что тебе этот филологический? Чахнуть над бумажками… Я тебя лучше к нам в магазин устрою. И оденешься, и на хлебушек с колбаской заработаешь. А главное, на виду будешь! Словно на витрине! Для девушки-то что важно? Жениха найти. Или чтоб он ее нашел. Женское дело главное — удачно замуж выйти. А мимо магазина ни один «замуж» не проходит, обязательно посетит. Какого-то и зацепишь… Я помалкивала, не возражала. В моем положении, как известно, не принято возражать. Муж тетки Лука Ильич (старше ее лет на двадцать), старичок, посмеивался, тоже похаживал вокруг меня, заглядывал в глаза, ласково гладил по плечу: — Какая ты красавица! Да молоденькая… Надо было сразу к нам идти, как в Питер приехала. Чего стеснялась? А тетка собирала на стол. — Ничего, не трагедия. Учиться не поступила? Пусть это будет самая большая беда в твоей жизни… Главное, девочка, — все при всем. А интерес тебе найдем. И нам повеселей будет. Жить негде? Не беда! Поживешь у нас первое время. Вон — у Луки в комнате. А он ко мне переберется. Так уж и быть! Ради тебя, Аленка, приму этого Луку. Поживешь… Нечего по общежитиям мыкаться. |