Книга Самая шикарная свадьба, страница 13 – Анна Богданова

Моя дочь и ваша жена – Полина Петровна – всю зиму изменяла вам с охранником из ювелирного магазина по имени Веня (это предложение бабушка выделила красным фломастером). Сама же я всегда была верной своему супругу и, схоронив его двадцать семь лет назад, так и останусь чиста перед ним до самой гробовой доски! Все думаю, в кого Полька уродилась?.. Вроде не было у меня никого, на нее похожего. Прямо ума не приложу!

Если хотите поподробнее обо всем узнать, то пригласите меня к себе в деревню, я вам еще и не такое расскажу!

С уважением, ваша теща Вера Петровна».

– Где письмо? – все еще допытывалась мама.

Бабушка молчала.

– Дай мне его сейчас же!

– Нету у меня его!

– Где ж оно?

– У Иннокентия, – наконец раскололась Мисс Бесконечность.

– Иннокентий, будьте так добры, отдайте мне письмо.

– Оно у Магии Лексевны, – забыв об обещании не выдавать меня, ответил он.

– Предатель! – взвизгнула бабушка. – Уходите все! Не надо меня мыть! – Но, подумав, выдвинула очередное требование: – Если Машка отдаст ему письмо, тогда пойду в ванну.

– Нет, – сказала я. – Письмо не выдержало первичной цензуры!

– Тогда убирайтесь все! – злобно крикнула она и буркнула: – Я новое напишу.

Мама еще долго рылась в вещах старушки в надежде аннулировать данный ей когда-то по глупости свой деревенский адрес. Мисс Бесконечность в это время сидела на кровати, болтала ногами и хохотала. Потом вытащила из-под подушки записную книжку и отдала дочери:

– Возьми и вырви его оттуда! Он мне не нужен!

– Наконец-то! – облегченно вздохнула мама и, вырвав листочек, спросила: – Тебя точно не нужно мыть?

– Нет, доченька, я чистая, поезжайте с богом, – вдруг ласково и смиренно пролепетала она. – И ты, Иннокентий, тоже ступай.

– Мам, ты на меня не обижаешься? – судя по всему, сердце моей родительницы в этот момент переполнилось от нежности к своей матери, душу грызла совесть, и она метнулась назад, в комнату.

– Ну что ты, Поленька, ни капельки. Я вас с Машенькой больше всех люблю. Вы у меня – номер один! Не переживай.

Мама поцеловала бабушку в дряблую щеку и вышла в коридор со слезами умиления на глазах.

– Не переживайте, девочки! – крикнула нам вслед Мисс Бесконечность. – Я адрес деревни наизусть знаю! – Она выпалила точный адрес и властным учительским голосом прокричала: – Кеша, обязательно зайди ко мне завтра утром!

– Тьфу! А я-то ей поверила! Гнусная старуха! Шантажистка! Кляузница несчастная! И ты вся в нее уродилась! – кричала мамаша в лифте.

Иннокентий молча плелся с нами до метро, хотя зачем, если он живет в соседнем доме с шантажисткой и кляузницей, я никак не могла понять.

– Ну, до свидания, Иннокентий, – вежливо попрощалась я.

– Ой! До свидания, – сказал он, однако избавиться от бывшего бабушкиного ученика оказалось не так-то просто – он несколько секунд постоял на месте и теперь снова шел за нами на расстоянии десяти шагов.

В отличие от мамы, которая продолжала возмущаться и не обратила ни малейшего внимания на то, как Иннокентий прыгнул в соседний вагон, я всю дорогу испытывала на себе равнодушный, ничего не выражающий взгляд его пустых телячьих глаз. Мы распрощались с мамашей в метро, и всю дорогу я ощущала на своей спине чей-то настойчивый взгляд.

Наконец я решила спрятаться и, завернув за угол собственного дома, притаилась в ожидании увидеть рахитичную фигуру Иннокентия. Я не ошиблась! Буквально через минуту появился вечный юноша в стоптанных ботинках с развязанными шнурками, в клетчатой рубашке с расстегнутыми манжетами, в потертых, старых джинсах со сломанной (или не застегнутой?) молнией на ширинке. Он в растерянности огляделся по сторонам – куда же подевался объект наблюдения?

– Ты зачем за мной следишь? – грозно спросила я. Он вздрогнул и остановился как вкопанный.

– Ой! Вы меня обескугажили!

– Так зачем?

– Пгосто так.

– Тебе Вера Петровна велела за мной следить?

– Не-е, – попятился он, и тут у меня в голове молнией пронеслась одна совершенно бредовая идея, которая даже не успела сформироваться – она только загорелась искрой в моем мозгу, и я тут же начала действовать.

– Послушай, Иннокентий, ты ведь, кажется, один живешь, да?

– Угу.

– А ты не мог бы мне помочь в одном деле? – спросила я. Лицо Иннокентия просияло бессмысленной, какой-то блаженной улыбкой.

– Да! Да! Я гади вас на все, на все готов! – закричал он и вдруг ни с того ни с сего согнул в локтях руки и принялся сжимать и разжимать пальцы, словно повторяя про себя: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали».

– Ты бы мог предоставить мне свою квартиру дня на два или на сутки? – Улыбка моментально слетела с его лица – подобно шелковому платку с ноги модели, не побритой, а обработанной специальным кремом, замедляющим рост волос. – А сам в это время побудешь с Верой Петровной. Я тебе заплачу!

Он стоял и смотрел на меня, как баран на новые ворота, – что на уме у этого человека, понять было невозможно, и я испугалась, жалея, что попыталась воплотить свою еще несформировавшуюся, смутную и неопределенную идею в жизнь.

– А женишься? – вдруг спросил он.

– Чего? – не поняла я.

– А ты тогда женишься на мне?

– Ну конечно женюсь, жалко, что ли! – легко согласилась я и попросила номер его телефона. – Когда мне понадобится твоя помощь, я тебе позвоню. Договорились?

– А ского?

– Очень скоро. И больше не следи за мной – это нехорошо. Понял? – Я погрозила ему пальцем.

– Если поцелуешь меня, больше не буду, – заявил Иннокентий. Я посмотрела на него – целовать бывшего бабушкиного ученика не было ни малейшего желания, но в то же время я чувствовала, что это просто необходимо для дела.

– Поцелуй лучше ты меня, – предложила я.

– Можно, да? – смущенно краснея, спросил он.

– Конечно, – запросто сказала я и, схитрив, протянула ему свою руку.

Иннокентий вцепился в нее и принялся мусолить, будто бы это была игрушка для прорезывания молочных зубов.

– Ну, все, все, хватит. Я тебе позвоню, – сказала я и побежала домой немедленно отмывать руку.

* * *

Я ворвалась домой и сразу же залезла в душ – у меня вдруг возникло странное, чудное ощущение: будто я долгое время находилась внутри того самого пузыря, который так сосредоточенно надувал вечный юноша, сидя у бабушки в комнате. Пока я нещадно драила себя жесткой мочалкой с антибактериальным мылом, в голове все отчетливее и определеннее формировалась моя идея. Поначалу она была похожа на газету, разорванную на мелкие клочки; мозг мой терпеливо собрал все кусочки и, сложив один к одному, смог наконец прочитать всю ее от начала до конца.