Онлайн книга «Клуб грязных девчонок»
|
Я рассмеялась и покачала головой, словно такая честь не имела для меня ровно никакого значения. – Спасибо, Эрик. Но вынуждена отказаться. Не желаю огребать за всех одна. – Огребать? – переспросил он. – Тонуть – так всем вместе, – пошутила я. – Это дело коллективное. – И начала собирать со стола бумаги, давая понять, что совещание закончено. Гордость погубила многие хорошие дела. Когда я вернулась к себе в кабинет, помощница подала мне в толстой итальянской керамической кружке несладкий травяной чай с экстрактом эхинацеи и напомнила, что я обедаю с директором по рекламе и представителем крупнейшей косметической компании. Они уже договорились о долгосрочном сотрудничестве и теперь, прежде чем поставить подписи под документом, хотят, чтобы я утвердила проект. Я изучила детали соглашения с юристом и нашла договор приемлемым. Потом сидела за столом, пила чай и проглядывала корректуру следующего номера. Где-то было написано, что состав такого чая стимулирует иммунную систему, и я в это верю – с тех пор как начала его пить, ни разу за год не болела. И еще, конечно, помогает то, что я прекратила употреблять мясо, молочные продукты, сахар, кофеин и жиры. Через некоторое время я прервалась и посмотрела в окно. Сквозь облака проглянуло солнце, растопило снег, и он потек по стеклу извилистыми струйками. Я перевела взгляд на свадебную фотографию на полке. Мы венчались в церкви Святого Сердца Богородицы в Альбукерке – здании из пористого известняка теплых тонов, в самой старинной части города. В этом скромном, но крепко сбитом строении более трех поколений моих предков искали духовного наставления. С моей стороны пришли все родители, братья и сестры, дяди и тети, бабушки и дедушки, племянники и племянницы, семьи из Тручас и Чимайо. А со стороны Брэда всего несколько человек: сестра-киношница, с которой я потом подружилась, и трое школьных приятелей. Родителей не было. Брэд объяснил, что у них неотложные дела, которые не удалось отменить. И только после свадьбы сказал мне правду: его родители не одобряли брак со мной, поскольку ошибочно считали, что я иммигрантка. Не представляете, как это меня уязвило. Моя семья жила здесь задолго до того, как их предки высадились на остров Эллис [65] . И они еще смеют называть меня иммигранткой! Вот с такими предрассудками я борюсь всей своей филантропической деятельностью, выставляя свое имя и лицо в качестве нового филантропа наряду с Рокфеллерами. Мы выглядим на фотографии счастливыми. Я взяла снимок с полки и подержала в руке – пыталась вспомнить ощущение счастья той женщины в подвенечном платье, но оно ушло. Я забыла его. Брэд на фотографии улыбался. Он так редко это делал. Брэд тогда сказал, что ему понравились церковь, мои родные и то, как мы украсили бумажными цветами машины, собираясь кататься после венчания по городу. Понравились posole, enchiladas [66] и свадебный торт, приготовленный лучшим шеф-поваром Санта-Фе. Брэд сам так сказал. И я чувствовала, что это правда. А потом мы провели замечательный страстный медовый месяц на Бали. Что же произошло? Куда удалился от меня этот мужчина? Закрыв дверь кабинета, я набрала домашний номер. Брэд ответил не сразу: решив, что он еще не встал, я позвонила снова. Он постоянно спит допоздна. Насколько я знаю, это один из симптомов депрессии. На этот раз Брэд ответил. – Это я, – проговорила я в трубку. – Привет. – Его голос звучал прохладно и разочарованно. – Я только хотела напомнить тебе, чтобы ты был дома, когда придет Консуэло. В прошлый раз ты забыл. – И все? – Конечно, не все, но я не знала, как об этом сказать. – Да. – О'кей. Мы повесили трубки. У меня упало сердце. Стало холодно, словно кожа была слишком тонкой, хотя в кабинете постоянно поддерживалась температура семьдесят пять градусов. Я посидела пять минут, уставившись на свои красные пометки в корректуре и стараясь подавить нараставшее в груди темное чувство. Мне не понравилось, что так быстро забилось сердце. Не понравился этот выброс адреналина. Глубоко вздохнув, я снова набрала номер. – Алло? – Брэд! – Да? – Он шмыгнул носом и высморкался. Я не знала, что сказать. И почему-то вспомнила, что в нашей семье никто не цацкался с подростками, если тех начинало знобить. А Брэд, если заболевал, ждал, чтобы с ним возились. Но мы, как принято говорить, ничего не выпускаем наружу, и я с ним никогда не сюсюкала. Я хотела спросить его, что он чувствовал вдень свадьбы, но не смогла. – Слушай… – Я отвернулась к большому окну, выходившему на бурлящую улицу и прокашлялась. – Я буду дома. Не беспокойся, – ответил он. – Что? – Мое сердце затрепетало. – Когда придет Консуэло. – Ах, ты об этом… Молчание. Долгое, неловкое молчание. – Ребекка, – наконец заговорил Брэд. – Ты слушаешь? – Да. – Что ты хочешь? Мне надо читать. – В общем… ничего. – Тогда я пойду. – Подожди. – Ну что еще? – Я хочу знать, что происходит. – Ты о чем? – О нас, – выговорила я с трудом. – Ничего. – В его голосе послышалась насмешка. – Пожалуйста… – попросила я. – Что – пожалуйста? – Пожалуйста, скажи, что с нами творится? – Я тебе сказал. Nada. [67] – Нам нужно найти время поговорить обо всем. – Я покрутила в пальцах ручку и посмотрела на календарь. – Хочешь назначить мне аудиенцию? – рассмеялся Брэд. – Что ты находишь в этом смешного? – Мои щеки горели. Я взглянула на циферблат на стене: через полчаса надо идти в отдел рекламы и вместе с Келли отправляться на обед. – Господи, – усмехнулся Брэд. – Смешная ты. Не представляешь, какая смешная. Вот это-то и смешно. – Чем же? – Не важно. Пока. – Нет уж, ты скажи! Брэд вздохнул: – Ты в самом деле хочешь знать? Хорошо, я тебе скажу. Я не собирался жениться на рвущейся наверх белой девице с положением. Довольна? Ты стала моим самым худшим кошмаром. Самым худшим кошмаром? Я онемела. – Мне надо идти, – наконец пробормотала я. Рука удерживала трубку, хотя она, казалось, обжигала кожу. – Будь дома, когда придет Консуэло. Не забудь. |