Онлайн книга «Кармелита. Роковая любовь»
|
— Отчего же не взять. А ты что умеешь делать? — А что надо? — Ну, например, на гитаре хорошо играешь? — Нет, совсем почти не умею. — Ну, поешь хорошо? — Да не очень, по правде-то… Так, для себя. — А плясать? — Ну, выпью — так могу и сплясать. — Пьяными, Сашка, только мертвые не пляшут. Ну, талант-то у тебя в чем? На чем номер будешь делать? — Бейбут! Можно подумать, ты меня впервые видишь! Я с конями обходиться умею. — Какой же цыган не умеет с конями обращаться? — Нет, так, как я умею, никто не умеет. Я их чувствую, знаю, люблю. — Это ты, конечно, молодец. Только… с конями надо большие пространства, особые заграждения. Понимаешь… Театр Зингара. Слыхал о таком? — Не-а. — Ну, ничего… — Понимаю… — Сашка помрачнел и развернулся, чтобы уйти. — Не нужен я тебе. Не получится из меня артиста… — Сашка, Сашка, брось ты киснуть. Приходи на репетицию. Только не со всем табуном. А для одной лошадки всегда место найдется. А может, и еще кой-какую работенку тебе подыщем… Ты же перевоплощаться умеешь? — Это как? — Ну, вот в чужую шкуру влезть сможешь? — Конечно! — То-то. В общем, что-нибудь придумаем. — Спасибо, приду обязательно. Так театр Бейбута обзавелся комиком редкой одаренности. Точнее — «одуренности», как непочтительно выразился Степка. * * * Форс никогда не нравился Бочарникову. Юристы, адвокаты — они, конечно, все скользкие. Но этот как-то особенно неприятен. — Я по поводу дела Платоновой, — сказал Леонид Вячеславович, протягивая какие-то бумаги. — Посмотрите. У меня ходатайство. — К сожалению, я не в силах изменить ни меру пресечения, ни условия содержания. Суммы исков к фирме, в которой она работала главным бухгалтером, слишком велики. — Нет, Андрей Александрович, вы меня неправильно поняли. Я не об изменении условий содержания. Я ходатайствую о полном прекращении уголовного преследования. Ничего себе! Смело… — На каком основании? — Так вы бумажку-то гляньте. Не побрезгуйте… Там все написано. Полное снятие претензий кредиторами. Читайте, читайте. Следователь читал бумаги и глазам своим не верил. Этот Форс то ли гений, то ли волшебник, то ли бандит какой-то. А может, все вместе. Невероятно, как ему удалось сделать такие бумаги. Ну не подделал же он их! — Все фирмы снимают свои претензии? Все до одной? Чудеса… — Знаете, такая удача — просто сам удивляюсь. Там еще характеристика на Платонову и ходатайство трудового коллектива с просьбой взять ее на поруки. — Не знаю, как вам это удалось, но Платонова должна сказать вам большое спасибо. — Она девушка вежливая. И я уверен, что скажет. А большего мне и не нужно. Я ведь просто выполняю свою работу и не требую благодарности. Так каково будет ваше решение? — Я подготовлю постановление. До прекращения дела достаточно будет подписки о невыезде. — Как долго ждать процедурных формальностей? — Это займет несколько дней. * * * Олеся должна была бы радоваться. Почему-то она была уверена, что Форс не нарушит свое обещание, а значит… свобода. Вот только… свобода ли? И тут Олеся вспомнила одно из гаданий Рубины. «— Вижу, ни в чем ты не виновата… Вижу, как подписываешь ты документы, а бес твоей рукой водит. И потом к тебе притереться старается. — Какой бес? — Да вот такой. Вот этот… — Рубина достала карту из колоды. — Вот он. Злодей! И показывала Олесе трефового короля!» * * * Кармелита ушам своим не поверила. Как Максим вообще мог это сказать? — Нет, Максим, нет! Мой отец не имеет никакого отношения к покушению на тебя. Не такой он человек. — Послушай, Кармелита! Я понимаю: ты уважаешь и любишь своего отца… — Конечно, люблю. А ты — нет! Но чтобы выдвигать такие обвинения, нужно иметь хоть какое-то доказательство. Оно у тебя есть? Максим ответил не сразу: — Нет. Доказательств у меня нету. Но ты вспомни, как мы с ним поссорились! — Да… Помню… Ну и что? — Ты помнишь, как он угрожал? — Да это… Понимаешь, мало ли кто кому что скажет сгоряча! Если бы все такие угрозы исполнялись, в Управске бы и народу уже не осталось… Да, папа может иногда разозлиться, и вспылить, и наказать, да все что угодно… Но исподтишка нападать никогда не станет! — А я и не говорю, что это он нападал… — Да, папа горячий. Но он скорее тебя на дуэль вызовет, чем из-за угла с ножом! — Ты меня не слышишь, что ли? Я имею в виду, что это мог быть кто-то из его людей… — Нет! Нет! — Да хоть бы тот тарзан, красавец Миро, которого мы на озере встретили. — Миро — мой хороший знакомый из табора, друг… — Что-то не похож он на «так, знакомый из табора». Интересно, почему, когда речь заходит о нем, ты стараешься уйти от разговора? — Все. Мне пора. — Ну, вот опять, как обычно… — Да нет. Мне на самом деле пора. Во-первых, я опаздываю, а во-вторых, я просто не понимаю, зачем ты все это спрашиваешь. — Потому что, если это не твой отец приказал убить меня, то может быть, тогда этот Миро? — Нет. Нет. Он не мог… — Значит, еще кто-то из ваших! Я почти уверен, что меня пытались убить цыгане… — Да-да, конечно, конечно, Максим! Потому что во всем плохом всегда виноваты только цыгане! — Я так не говорил. Но почему-то до знакомства с тобой меня никто ножичком не тыркал. — На тебя напали исподтишка… А цыгане таких вещей не делают. — Знаешь, Кармелита, я почему-то и за тебя начал бояться. Будь, пожалуйста, поосторожней. Я очень боюсь тебя потерять… — Пока! — Кармелита, ты же зайдешь еще? — Я зайду только тогда, когда сумею тебе доказать, что ты не прав! Я сама очень хотела бы разобраться в этой поножовщине… * * * Бывает так: говоришь, говоришь… Разговор течет спокойно, как ручеек. И естественный он, как воздух. Останавливаться не хочется. Так и Света с Антоном заболтались. Они, признаться, уже и забыли, зачем пришли сюда и как оказались в самом глухом уголке больничного скверика. |