Книга Охота на последнего дикого мужчину, страница 9 – Анхела Валвей

– Он ее туда трахал? – хочет выяснить Бренди, которую всегда интересуют детали.

– Кажется, да.

– А тебя?

– Никогда. А тогда вообще все могло закончиться большим конфузом.

– Так-так-так.

– Колит… Ведь ты помнишь, Кандела, в тот день я так нервничала, что колит мучил меня почти до вечера? Мне даже пришлось наесться таблеток, потому что мы боялись, что, если так пойдут дела, я и двух шагов не смогу сделать, и у меня начнется понос прямо в церкви Святой Элоисы.

– Не напоминай, не стоит. Я никогда не была сторонницей добрачного сексуального опыта, – с иронией замечаю я. – Этот боров мог опоздать на собственную свадьбу.

– Да, я с трудом сдерживалась и чуть не плакала от боли, а он занимался своими опытами. Я даже подумать о таком не могла. У меня так болит спина. – Она массирует себе спину дрожащей рукой. – Понятно, почему он не настаивал на сексе до свадьбы – у него в то время были отношения с другой… Эти проклятые мужчины. Ай, моя спина!

– У нас в клинике есть аппарат, который снимает боль, стимулируя нервные окончания, – сообщает Бренди. – Я могла бы устроить тебе пару бесплатных сеансов.

– Мою боль не облегчит ни один аппарат.

– Ты только что сказала, что у тебя болит спина. С этим я тебе могу помочь.

– Нет, я же сказала, что нет! Разве ты не понимаешь, что я страдаю?

– Из-за спины.

– Бренди, оставь меня в покое.

– Но я только хочу, чтобы у тебя не болела спина!

– Ладно, хватит! – вмешиваюсь я, хлопая в ладоши. – Перестаньте, еще не хватало, чтобы вы принялись за старое и стали ругаться.

– Мы не ругались. Тебе изменяет память.

– Я решила, что убью его, – продолжает Гадор, внимательно разглядывая плакат на одной из стен. – Как только он заявится, я его прирежу.

– Кармина сделает это за тебя, у нее это лучше получится. Это ведь ее дело, верно? – повторяю я, не в силах сдерживаться.

Неожиданно мы трое замолкаем. Мне начинает казаться, что комната становится нереальной, что она уменьшается и сдавливает нас стенами, как будто мы начинка в бутерброде. Я смотрю на Гадор и на Бренди, которые жестикулируют и гримасничают. Гадор чешется, а Бренди закручивает на пальцы свои волосы. Такое ощущение, как будто я смотрю видеоклип Мика Джаггера [3] без звука. Сюрреализм какой-то. Не знаю, что и думать.

– И что? – Бренди поправляет пижамные штаны мандаринового цвета.

– О чем ты? – Гадор кладет руку на живот, который, кажется, вот-вот лопнет, и мягко поглаживает его в районе пупка.

– Что ты выиграешь, если его убьешь?

– Боже мой, просто я тогда успокоюсь!

– Да, и получишь бесплатную еду в кутузке, где твои внуки будут тебя навещать в рождественские праздники.

– Боже, Бренди. Осторожно, – говорю я ей.

– А что?

– Здравые рассуждения?

– Очень остроумно.

– Я считаю, ты должна его проучить, – настаивает Бренди.

– Как? Дать ему по яйцам? – спрашивает Гадор, и на ее лице появляется слабая улыбка.

– Нет, кое-что похуже. Те видеопленки у тебя с собой? Ты их не оставила дома?

– Я чуть было этого не сделала… Нет, они в моем чемодане.

– Хорошо, мы что-нибудь придумаем, ладно?

Гадор впервые смотрит на нее ласково своими большими и грустными глазами, такими же выпуклыми, как и ее живот.

– Да, придумаем.

– Когда он вернется от своей матери?

– Через пару дней.

– Тогда завтра посмотрим пленки, здесь ведь есть видео.

– Хватит, Бренди, не мучай меня! Я не хочу!

– Их посмотрим только мы с Канделой, и Кармина, если захочет. Я принесу адаптор с работы.

– Тогда почему бы не посмотреть видео всей семьей: бабушка, мама, ведьма Мари?..

– Нет, ни за что. Тете Мари может сделаться дурно… Чувствительным людям такое лучше не видеть.

Гадор снова волнуется и сжимает в пальцах туалетную бумагу, превращая ее во влажную массу, а потом в маленький и бесполезный белый комок.

– Это же не военный репортаж, Бренди. Они там просто трахаются.

– Понимаю, глупая.

Бренди поднимается и выключает свет, не спрашивая разрешения.

– До завтра, девочки. Тогда все обсудим.

Еще никем не доказано, что Бога не существует. Аристотель в IV веке до рождества Христова – кажется, это было именно тогда – сам Аристотель, не больше и не меньше, верил в то, что мухи, комары и моль возникают из ничего: из грязи, из земли или из навоза. Ему представлялось логичным, что раки, моллюски, угри и рыбы появляются из тины или водорослей как результат их распада; крысы, по его мнению, зарождаются во влажной земле, а крупные животные – в остатках огромных прозрачных червей. Идеи старика Аристотеля – блистательного риторика, но довольно посредственного биолога и ученого-исследователя будоражили умы на протяжении двадцати веков. Однако нужно признать, что ценность представляют собой не выводы, которые он делал, – часто бессмысленные с точки зрения научной логики наших дней – а вопросы, которые он перед собой ставил. Очень часто вопросы оказываются настолько же или более важны, чем ответы, и именно поэтому старый хитрец считается одним из величайших учителей и мастеров.

Отдавая должное умению Аристотеля задавать вопросы, нужно сказать, что его злополучное влияние до сих пор чувствуется в лабиринтах, по которым блуждал, как сказал бы Лейбниц, разум на протяжении всей истории человечества. Ни Копернику, ни Галилею, которые опровергли греческий геоцентризм, не удалось опровергнуть теорию Аристотеля о спонтанном зарождении к жизни, хотя они и предложили миру свое – величайшее открытие. Его значение неимоверно было занижено из-за невежества и косности. Заблуждение же Аристотеля оказалось настолько живучим, что в XVII веке врач из Брюсселя Жан Батист Ван Эльмон разработал метод, по которому можно было за двадцать один день создавать крыс. Метод был очень простой: нужно было только положить несколько граммов зерна и грязную рубашку, смоченную человеческим потом, в коробку. Крысы появлялись как по волшебству, живые и во плоти, якобы благодаря живительным свойствам пота, вероятно, его собственного, причем такого хорошего качества – что касается запаха и текстуры – и в таком количестве, что не было бы странно, если бы там обнаружили еще жаб и змей. Неудивительно, что у другого врача, Франческо Реди, примерно в то же время, что и у бельгийца, появилась блестящая идея пронаблюдать, что получится, если поместить разлагающиеся продукты в две коробки и одну закрыть, а другую нет. Незакрытая моментально наполнилась червями; закрытая оказалась пустой.