Книга Рабыня моды, страница 26 – Ребекка Кэмпбелл

— Великолепно, — сказала я.

Лайам прищурился и взглянул на меня:

—Не совсем привычное место для тебя, правда, Кэти?

— Да, ты прав.

— Может, пойдем еще куда-нибудь? Здесь недалеко есть новый бар, там много людей, похожих на тебя.

— Что значит а похожих на меня»? — Я не могла понять, дразнит он меня или просто констатирует факт.

— Кэти, ладно тебе, ты прекрасно все понимаешь. Представь огромное решето. Давай поместим туда людей из этого паба, тех, кто сидит в том баре, ну и тебя заодно. Потрясем хорошенько, посетители «Блэк лэм» останутся внутри, а остальные провалятся, и ты вместе с ними.

Слова Лайама показались мне простодушной, наивной метафорой. Почему-то я вдруг представила его в фартуке. Хотя, если серьезно задуматься над сказанным, в его мысли больше дьявольского, чем гастрономического смысла. Мне вспомнилась одна из картин Иеронима Босха, где огромный дьявол делит людей на спасшихся и грешников. Мысленно я пририсовала Лайаму рога и трезубец. Ему очень шло!

—А где будешь ты? Останешься в сите вместе с шелухой или, как мука, проскочишь?

— Я последую за тобой — всегда, — улыбнулся он.

Я не заметила, когда именно включили музыку, но она была ужасна. Отвратительный звук синтезатора — что-то в стиле кантри или вестерн — в сопровождении ритм-компьютера доносился из соседнего зала. Он то и дело прерывался единичными хлопками и нестройным свистом. Думаю, Майло это могло бы понравиться, он любит, когда «так ужасно, что даже прикольно».

— По-моему, ты говорил, что здесь хорошая музыка? Я ожидала услышать что-нибудь более традиционное. Ты упоминал скрипки. А я слышу только звуки объезжающего синтезатор ковбоя.

—А ты рассчитывала услышать ирландскую волынку и свистульку и думала, что какой-нибудь бородатый парень в шерстяном свитере будет петь о бедах и великом восстании девяносто восьмого года?

— Если честно — да. А по-моему, я слышу известный кантри-хит? — спросила я, различив доносившиеся из зала звуки.

— Люди любят именно эту музыку, она напоминает им о танцплощадках на родине. Если ты останешься, то позже услышишь старые песни.

Паб постепенно заполнялся народом, и вскоре в нем царила уже совсем другая атмосфера: оживленная, энергичная и хмельная. Мы с Лайамом болтали, постепенно уходя от темы модной музыки к более опасным личным вопросам. Я обнаружила, что с удовольствием общаюсь с ним. Я чувствовала себя непринужденно. Особенностью Лайама было то, что даже самое простое из сказанного им казалось мне оригинальным и необычным. Но лучше всего ему удавалась одна женская уловка — он делал вид, что ему интересен собеседник, и считал его шутки самыми смешными, а наблюдения — самыми серьезными. Гороховый пудинг, соски у мужчин и футбольные термины лишь промелькнули в нашей беседе, и то только ради шутки. Суетливое возбуждение, которое я ощущала вначале, покинуло меня, и на его место пришло настоящее удовольствие от общения.

Непонятным образом мне удалось одолеть пинту «Гиннесса». Пора было заказывать следующую порцию, и я попросила бокал белого вина. Лайам был достаточно любезен и сдержал самодовольную ухмылку. Но мой заказ, похоже, вызвал панику у барменов. Парень сбегал куда-то и вернулся с двухлитровой бутылкой. Мне подали вино в бокале для хереса, и оно стало для меня даже более суровым испытанием, чем «Гиннесс». Я решила, что лучший способ справиться с ним — выпить все сразу, что я и сделала.

— Браво! Повторить? — поинтересовался Лайам.

— Думаю, на этот раз джин с тоником.

В бокале не было ни льда, ни лимона, но все же это было немного лучше.

К счастью, музыка прекратилась, последовали резкие звуки аплодисментов. Толстяк в мокрой от пота футболке сел за наш столик.

— Лайам, поможешь нам сегодня? Споешь, после того как мы сыграем? Я смотрю, ты не один, вот и покажешь девушке, на что способно твое горло.

— Пэт, я не против, но не хочу оставлять ее одну в окружении диких зверей.

— Да брось ты. Мне бы хотелось услышать, как ты поешь. Кстати, где здесь туалет? — спросила я.

В женском туалете, когда я наконец добралась туда, стояла такая вонь, что я почти протрезвела. Создавалось впечатление, что там никогда не убирали. Один унитаз был забит бумагой, прокладками и всякой дрянью. На другом не было сиденья. Недалеко от замызганной раковины стоял автомат с презервативами «Дюрекс». Кто- то написал на нем черным фломастером: «Хотите вернуть деньги? Вставьте сюда ребенка». Эта фраза показалась мне очень забавной.

Вернувшись, я увидела за нашим столиком одного Пэта. Как вы понимаете, это чрезвычайно «обрадовало» меня. Я огляделась и в другой части зала увидела Лайама. Он беседовал о чем-то с человеком, напоминающем монстра Франкенштейна, правда, без болтов в голове, а в парике из стекловолокна.

— Лайам вернется через минуту, — сказал Пэт, и по' его голосу я поняла, что ему так же некомфортно, как и мне. Он сидел, положив руку на голову с коротко подстриженными волосами, и лихорадочно водил взглядом по полу в поисках темы для беседы, как будто кто-то мог уронить ее туда. И тут его осенило. — Ты знаешь глухих людей? — спросил он. В голосе Пэта звучали странные модуляции, как будто его передавали по радио в диапазоне коротких волн.

— Я знаю, что они существуют, — был мой ответ. — А! — произнес Пэт, не понимая, как трактовать мои слова. Потом он снова набрался смелости: — Я думаю, они не могут быть абсолютно глухими, — уверенно заявил он и постучал пальцем по клейкой поверхности стола.

— Не глухие? — удивилась я. Я уже молилась, чтобы Лайам поскорее вернулся.

— Я имею в виду, — продолжал он, повышая голос почти до крика, — как ты можешь это знать? Как доказать, что это действительно так? Им достаточно лишь сказать «простите» в ответ на обращение, и ты считаешь, что они плохо слышат. А потом они пользуются этим всю жизнь.

Лайам пришел на помощь нам обоим;

— Ладно, Пэт, я присоединюсь к тебе, пока Марта в состоянии управляться со скрипкой.

— Что это за страшный человек, с которым ты разговаривал? — спросила я.

— Большой Джонах. Он действительно страшный.

— Почему? Что он такое делает?

— Пугает людей.

— Ты имеешь в виду — защищает? — Я очень гордилась своей сообразительностью.

— Да, и еще собирает долги. Он знаменит своей известной фразой, понимаешь, глубоко в душе он философ, и перед тем как начать работать, произносит: «Тебе знакомы работы Фридриха Ницше?» Он говорит глубоким басом и с акцентом уроженца Глазго, а потом достает молоток. О, пора петь. Пойдем туда, Кэти.

Следующий зал был не меньше основного. В него набилось много народу, желающих послушать ансамбль, и свободных стульев почти не осталось. Лайам нашел для меня удобное место, а потом забрался на сцену в углу, где уже стояли три музыканта. Пэт отвернулся от синтезатора и надел огромный аккордеон. Жилистый пожилой мужчина, чье лицо было похоже на безжизненно обвисшее легкое, держал скрипку, а еще один с кудрявыми баками, скорее это были расширяющиеся книзу бакенбарды, — банджо. Лайам же взял гитару.