Онлайн книга «Мор, ученик Смерти»
Смерть посмотрел на три пары песочных часов, которые держал в руке. — Я ПОДУМЫВАЛ ПОСЛАТЬ ПАРЕНЬКА, — сообщил он. Альберт сверился с гроссбухом. — Ну, с тетушкой особых проблем не будет, да и у аббата есть, что называется, опыт. За принцессу обидно. Всего пятнадцать лет. Могут возникнуть сложности. — ДА. ЖАЛЬ. — Хозяин? Смерть стоял с третьими часами в руке, задумчиво уставившись на игру света на поверхности стекла. Он вздохнул. — ТАКАЯ ЮНАЯ… — Ты хорошо себя чувствуешь, хозяин? — искренне забеспокоился Альберт. — ВРЕМЯ ПОДОБНО ВЕЧНОМУ ПОТОКУ, КОТОРЫЙ НЕСЕТ ВСЕХ СВОИХ… — Хозяин! — ЧТО? — Смерть резко очнулся от дурманящего сна. — Ты переработал, хозяин, от этого-то все и… — ПОСЛУШАЙ-КА, ЧТО ЗА ВЗДОР ТЫ ТУТ НЕСЕШЬ? Пожав плечами, Альберт уткнулся носом в книгу. — Хэмстринг — ведьма, — сообщил он. — Она может выказать раздражение, если ты пошлешь Мора. Все практикующие магию обладали одинаковым правом. Когда их время истекало, а вместе с ним «истекал» песок в индивидуальных часах, они могли потребовать, чтобы их забрал Смерть собственной персоной, а не мелкие должностные лица из его ведомства. Смерть, казалось, не слышал Альберта. Он вновь не отрываясь смотрел на часы принцессы Кели. — ЧТО ЭТО ЗА ОЩУЩЕНИЕ ВНУТРИ ГОЛОВЫ, ОЩУЩЕНИЕ ТОСКЛИВОГО СОЖАЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ ТОГО, ЧТО ВСЕ УСТРОЕНО ТАК, КАК, ПО ВСЕЙ ВИДИМОСТИ, УСТРОЕНО? — Печаль, хозяин. Мне так кажется. Насчет… — Я ЕСТЬ ПЕЧАЛЬ. Альберт как говорил, так и замер с открытым ртом. В конце концов, он овладел собой на время, достаточно длительное, чтобы выпалить: — Хозяин, мы говорили о Море! — О КАКОМ МОРЕ? — Твоем ученике, хозяин, — терпеливо, словно разговаривая с малым ребенком, напомнил Альберт. — Высокий такой паренек. — РАЗУМЕЕТСЯ. ЕГО МЫ И ПОШЛЕМ. — Он готов исполнять соло, хозяин? — с сомнением в голосе спросил Альберт. Смерть задумался. — ОН СПРАВИТСЯ, — наконец произнес он. — ОН СООБРАЗИТЕЛЕН, БЫСТРО СХВАТЫВАЕТ. И В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, — добавил он, — НЕ ДУМАЮТ ЖЕ ЛЮДИ, ЧТО МНЕ БОЛЬШЕ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО, КРОМЕ КАК ДЕНЬ И НОЧЬ БЕГАТЬ ЗА НИМИ. * * * Мор стоял, тупо уставившись на бархатные портьеры в нескольких дюймах от его глаз. «Я прошел сквозь стену, — думал он. — А это невозможно». Он осторожно раздвинул занавески, чтобы посмотреть, не проглянет ли где-нибудь дверь. Однако увидел лишь облезлую штукатурку. В некоторых местах она окончательно растрескалась и отвалилась, открывая взору слезящуюся влагой, но подчеркнуто прочную каменную кладку. Он потыкал в нее пальцем и окончательно убедился, что еще раз ему такого фокуса не проделать. — Ну, — обратился он к стене, — и что дальше? Чей-то голос у него за спиной произнес: — Хм-м. Я извиняюсь? Мор медленно повернулся к говорящему. Сгрудившись вокруг занимающего середину комнаты стола, сидела клатчская семья. Она состояла из отца, матери и полудюжины чахлых детишек. На Мора устремились восемь пар округлившихся глаз. Чего нельзя сказать о девятой, принадлежащей ветхому прародителю неопределенного пола. Ее обладатель воспользовался внезапным появлением незнакомца, чтобы вволю пообщаться с большой чашкой из-под риса, из которой ела вся семья. Очевидно, он придерживался той точки зрения, что вареная рыба в руке значительно превосходит по своим достоинствам любое количество необъяснимых явлений. Так что молчание прерывали звуки решительного и самозабвенного чавканья. В одном углу тесной комнатенки расположилось святилище шестирукого Бога-Крокодила Оффлера, покровителя Клатча. Он ухмылялся точь-в-точь как Смерть, с той только разницей, что у Смерти, разумеется, не было в подчинении стаи святых птиц, чтобы приносить добрые вести от верных поклонников, а заодно чистить зубы. Клатчцы ставят гостеприимство превыше остальных достоинств. Пока Мор неотрывно глядел на открывшееся его взору зрелище, женщина сняла с полки еще одну тарелку и принялась молча наполнять ее, вырвав из рук предприимчивой древности лучший кусок сома, причем она (древность) оказала сопротивление, но после короткой схватки сдалась. Хозяйка не сводила с Мора жирно подведенных краской из морской капусты глаз. Мора окликнул отец. Юноша, очнувшись, нервно поклонился. — Простите, сказал он. — Я… э-э-э… видимо, я прошел сквозь стену. Оставалось признать, что представился он не слишком удачно. — Не угодно ли? — предложил мужчина. Женщина, на запястьях которой позвякивали браслеты, любовно разложила на тарелке несколько тонких ломтиков перца и сбрызнула кушанье темно-зеленым соусом, который Мор вроде узнал. Он пробовал его несколько недель назад, и хотя рецепт приготовления отличался сложностью, одного вкуса было достаточно, чтобы определить: основным компонентом соуса являются рыбьи внутренности, несколько лет подвергавшиеся маринованию в кадушке с акульей желчью. Смерть утверждал, что вкус — дело наживное. Мор решил, что игра не стоит свеч, и не стал себя насиловать. Он бочком двинулся в сторону украшенного бисерными занавесками дверного проема. Все головы, как по команде, повернулись вслед его движению. Он вымученно улыбнулся. — Почему этот демон показывает зубы, муж моей жизни? — произнесла женщина. — Может быть, дело в голоде, луна моего желания, — ответствовал глава семейства. — Добавь еще рыбы! — Это был мой кусок, скверное чадо, — пробурчал предок. — Я ел его. Горе миру, который не ведает уважения к возрасту! До Мора внезапно дошла одна любопытная деталь. Он слушал разговорный клатчский, со всеми затейливыми поворотами и тончайшими дифтонгами изысканного и древнего языка. Пока остальной мир только свыкался с незатейливой по своей свежести идеей сваливания недруга ударом камня по голове, в этом языке уже существовало пятнадцать слов для обозначения насильственного убийства. В уши Мора влетали звуки древней, неведомой речи, однако мозга они достигали не менее ясными и понятными, чем слова его родного языка. — Я не демон! Я человек! — воскликнул он и замер, ошеломленный, услышав собственную фразу на чистейшем клатчском. — Так ты вор? — нахмурился отец семейства. — А может, убийца? Если на то пошло, уж не сборщик ли ты налогов? Его рука скользнула под стол и появилась вновь со здоровенным секачом для разделки мяса, отточенным так, что нижняя часть его лезвия походила на папиросную бумагу. Громко вскрикнув, женщина уронила тарелку и прижала к себе младших из детей. |