
Онлайн книга «Клянусь, что исполню...»
На этот раз они все собирались на вечер к Орбахам отчасти потому, что им исполнилось по восемнадцать лет, но в основном потому, что родители улетали на празднование Дня независимости в Шотландию, приглашенные какой-то благотворительной организацией, к которой имел отношение отец Оливии. Это, разумеется, означало отсутствие придирок по поводу одежды, комендантского часа, а также возмездия на следующее утро, если кому-то случится запоздать к завтраку, вдобавок явившись в виде, изобличающем похмелье. – Что ты наденешь? – спросила Оливия Энни, позвонив ей часов в пять вечера. – Платье, которое мама купила мне в Нью-Йорке. – На что оно похоже? – Белый крепдешин с большим вырезом. – Длинное? – Да. – Голос Энни вдруг зазвучал неуверенно. – Как ты думаешь, это сойдет? – Думаю, это будет великолепно. Ты всегда прекрасно смотришься, – с искренней убежденностью проговорила Оливия. – А ты? – спросила Энни. – Я кое-что купила. Но тебе не понравится. – Почему? – Я дождалась, пока мама с папой уедут, – объяснила Оливия, – и поехала прямо в тот маленький бутик на Хит-стрит. Я заранее попросила их оставить для меня несколько вещей. – И все-таки что же ты купила? – Энни явно была заинтригована. Семья Оливии Сегал была такой же обыденно-добропорядочной, как и ее собственная, но Энни считала Оливию самой незаурядной личностью из всех известных ей людей. – Это в стиле «панк»… Ну, может, не совсем, но что-то в этом роде. – Не может быть, – потрясенно прошептала Энни. – Черные бермуды с черным шелковым топиком. Как тебе? – Неужели ты это наденешь? – проговорила Энни, преисполненная ужаса и благоговейного восторга одновременно. – Да, и я нашла потрясающий ремень с бляхами и круглые очки от солнца – точно такие же, какие мы видели в «Вог». И собачью цепочку на шею. – Оливия не решилась сообщить Энни, что вдобавок она выкрасила несколько прядей волос в рубиновый цвет. – Это, конечно, здорово… – с сомнением проговорила Энни. – Но что? – А ты уверена, что тебя пустят? – Еще как пустят. Джим говорил, что в прошлом году там было полно народу в самых немыслимых одеяниях. – Но все-таки собачья цепочка – это… – Энни замялась, подыскивая нужное слово. – У Давида Орбаха немецкая овчарка, – доверительно сообщила Оливия. – В случае чего я всегда могу снять цепочку и сделать вид, что это подарок для кобеля. Начало празднества было назначено на восемь тридцать. Энни сказала Оливии, что их с Джимом подвезет Ли Барнсворт. В его машине найдется свободное место. Но Оливия уже решила ехать с Биллом Мюрреем, который жил в Хайтгейте, то есть гораздо ближе к дому Сегалов, чем Олдричи или Ариасы. Они с Биллом собирались по дороге заехать куда-нибудь выпить… Нет, нет, Билл Мюррей совсем не в ее вкусе, но он славный парень, стало быть, и поездка будет славная. К тому времени как Оливия и Билл добрались до Орбахов, подъездная аллея и улица перед домом уже были забиты автомобилями. Билл, будучи джентльменом, высадил Оливию, а сам отправился искать место для парковки. Оливия храбро пошла по гравию к сияющему дому. В правой руке она держала подарок для Давида, а на левом плече у нее висела маленькая черная сумочка. В вестибюле ее взгляд почти сразу же упал на Джима. Лицо у него было серым, и казалось, он недавно плакал или вот-вот заплачет. Рядом с ним стоял Давид Орбах и смотрел на Оливию каким-то странным взглядом. – Что-то случилось? – Ее голос внезапно прервался. – Джим, что случилось? Джим, одетый в безупречно сшитый смокинг с черным галстуком, был очень хорош собой – в нем всегда необыкновенно удачно сочетались изящество и сила, – но, как с внезапным и всепоглощающим страхом подумала Оливия, он был похож на воздушный шарик, из которого выпустили воздух. – Наши родители, – свистящим шепотом ответил он. – При чем тут родители? – Оливия, осознав, что в руке у нее все еще зажат подарок для Давида, сунула хозяину сверток и взяла Джима за руку. – Что случилось? Он только покачал головой. – Джим, в чем дело? Скажи мне. За спиной Оливии показался Билл Мюррей, который, смеясь, вошел в двери, но сразу же умолк, когда кто-то остановил его, подтолкнул, увлек вместе с запоздавшей парой в зал, откуда доносилась музыка. – Они мертвы, – прозвучал безжизненный голос Джима. Его темные глаза с отчаянием устремились на Оливию, словно он надеялся, что она разбудит его, скажет, что он ошибается или сошел с ума. Оливия долго молчала. – Что ты сказал? – наконец проговорила она как-то чересчур спокойно. – Все погибли. Кто-то положил руку на плечо Оливии, и она вздрогнула, будто обожглась. Рядом с ней стояла миссис Орбах, мать Давида, – величественная, одетая в черное платье от Шанель. Ее лицо выражало сложную смесь сочувствия, страха и неловкости, и во внезапном озарении Оливия поняла, что больше всего на свете миссис Орбах хочется, чтобы Оливия и Джим убрались из вестибюля, а по возможности и из ее дома. – Ваша подруга ждет вас наверху, – мягко проговорила миссис Орбах. – Подруга? – У Оливии кружилась голова, она никак не могла понять, что происходит. – Она имеет в виду Энни, – пробормотал Джим. – Почему? – Оливия удивленно уставилась на него. – Что случилось с Энни? – Все погибли, – повторил Джим. – По дороге в Шотландию. И тогда Оливия наконец поняла. – Вертолет, – шепотом произнесла она. Энни спряталась от шума в спальне на первом этаже. Она сидела на полу, на белом коврике, сжавшись в комок. Видно было, что она недавно плакала, но сейчас глаза у нее были сухими, взгляд отсутствующим. Ночная бабочка, прилетевшая на свет из открытого окна, порхала прямо у нее над головой, но она не пыталась ее отогнать. Оливия и Джим вошли в комнату. Джим сел на пол рядом с Энни, положил руку ей на плечо. Оливия, у которой вдруг подогнулись колени, опустилась на край широкой кровати. Напротив кровати висело зеркало. Она увидела свое отражение – черные бермуды, шелковый топик, казавшийся раньше таким вызывающе-сексуальным, увидела дурацкие круглые очки от солнца на лбу, рубиновые пряди в волосах, увидела собачью цепочку у себя на шее, и все вместе, особенно цепочка, вдруг показалось ей таким непристойным, что она попыталась избавиться хотя бы от цепочки. Но замок оказался слишком тугим. Оливия дергала и дергала ее, причиняя себе боль, и, сама того не замечая, тихонько стонала, пока на ее руки не легла рука Джима. – Подожди, – мягко проговорил он, – позволь, я тебе помогу. |