Книга Клянусь, что исполню..., страница 65 – Хилари Норман

– Совершенно верно. – Отец улыбнулся. – Возможно, теперь у вас появились другие предложения?

– Разумеется, – сказал Браунер.

– Еще кофе?

– Нет, благодарю вас. – Браунер немного помолчал. – Цена моей помощи выросла. Значительно выросла.

– Насколько? – К горлу подступил комок, хотя отчасти отец был готов к этому моменту, отдавая себе отчет, что, кем бы ни был Георг Браунер, он, в сущности, ничем не отличается от множества других авантюристов, с которыми приходилось иметь дело в последнее время.

– Вы согласны, что времени терять нельзя? – спросил Браунер.

– Согласен.

– Вы понимаете, что, несмотря на то, что я гораздо более свободен в своих передвижениях, чем вы, попытка вывезти принадлежащие вам вещи все же сопряжена для меня с немалым риском?

– Да, я понимаю.

– Прекрасно. – Браунер сделал паузу. – Можем мы посмотреть ваши картины?

– Можем.

– Полагаю, что в соответствии с изменившимися условиями нашей сделки я могу что-нибудь выбрать прямо сейчас?

У отца сжалось сердце, но он кивнул.

– Хорошо. Тогда начнем. – Браунер устремил на моего отца пронзительный взгляд. – У вас есть два Гогена? Это так?

– Да.

– И несколько этюдов Мунка.

– Верно.

– Я беру обоих Гогенов и все этюды. Взамен я обещаю, что одна из картин, висящих в этой комнате, например Дени, на этой неделе начнет путешествие в Нью-Йорк.

Отец встал. Лицо его было очень бледным.

– Об этом не может быть и речи.

– Какую часть договора вы имеете в виду?

– Обе. Вы сами понимаете, что это невозможно.

– Совсем наоборот, – проговорил Браунер с приятной улыбкой. – Это более чем возможно. Только такие условия я и могу предложить применительно ко всей коллекции.

– Но это чудовищно. Это не сделка, а грабеж. Я не желаю иметь с вами никаких дел. Мне кажется, вам пора покинуть мой дом.

– Сядьте, герр Ротенберг.

Отец в изумлении уставился на Браунера.

– Я просил вас сесть, – повторил Браунер.

Отец медленно опустился в кресло. «Может быть, – думал он, – сейчас выяснится, что это шутка и мы приступим к серьезным переговорам».

– Вы все еще не осознаете всей серьезности своего положения, – сказал Браунер.

– Осознаю.

– Нет, – продолжал Браунер. – Вы также не представляете себе, какова степень моего влияния как в Германии, так и за ее пределами.

Отец молча смотрел на Браунера. Это совсем не было похоже на шутку. И стало понятно, что самое страшное еще впереди.

– Макс Вилденбрук, ваш нью-йоркский друг, великодушно согласился помочь вам получить необходимые бумаги на вас и вашу семью? Верно?

Имануил продолжал молчать. Мысли вихрем проносились у него в голове.

– Верно? – В первый раз голос Браунера прозвучал жестко, угрожающе.

– Да, он это сделал.

– Вилденбрук не взял с вас денег за услугу, – продолжал Браунер. – Но смазка нужных винтиков в системе обошлась ему в кругленькую сумму, которую вы возместили. Так?

Отец говорил потом, что в этот момент ощутил настоящий страх. Страх, который железными тисками сжал его сердце. Этот человек с его лощеной внешностью представлял реальную опасность для него и его семьи. В этом не было никаких сомнений.

Браунер подался вперед на стуле, приблизившись к нему.

– Теперь слушайте меня, и слушайте внимательно, потому что это ваш последний шанс, герр Имануил Ротенберг. Вы слушаете?

– Я вас слушаю, – очень тихо проговорил отец.

– Те же самые связи, которые обеспечивают мне возможность благополучно переправить вашу коллекцию в Нью-Йорк, можно с успехом использовать, чтобы не позволить ни вам, ни вашей семье покинуть Германию.

Сердце моего отца часто забилось.

– Вы верите мне, Ротенберг? – В голосе Браунера не осталось никаких намеков на вежливость. – Думаю, что да.

– Да. – Отец опустил голову.

– Хорошо, – сказал Браунер. – Очень хорошо. Я думаю, свежий кофе сейчас как раз кстати. Не будет ли ваша жена столь любезна, чтобы это устроить?

– Да. – Отец поднялся на ноги. Он чувствовал себя так, словно постарел лет на десять. – Сейчас я ее попрошу.

– Спасибо. А потом мы можем начать серьезные переговоры. Если вы, разумеется, согласны.

Отец оглянулся с порога.

– Я согласен, – медленно произнес он. – Конечно, я согласен.

К лету 1938 года пять тысяч евреев уехали из Германии и Австрии в Америку, но в их числе не было ни одного члена нашей семьи. Мой отец, который прежде был абсолютно уверен, что его положение, богатство и связи в любой момент откроют перед нами все пути, теперь думал по-другому. Несмотря на поручительство его старого друга Марка Вилденбрука, разрешение на въезд в Америку по таинственным причинам так и не было получено. Все усилия адвокатов, которых нанимал Марк, неизменно шли прахом.

Мы – папа, мама и я – хорошо знали, в чем дело, и только старались держать наши страхи в секрете от Лили и Труди. Шантаж Браунера набирал силу. С удручающей настойчивостью он опустошал наше хранилище, и теперь от костяка взлелеянной отцом коллекции символистской живописи почти ничего не осталось. Браунер сказал, что если папа передаст ему часть своих сокровищ, то он добьется того, чтобы с течением времени нас выпустили из Германии. Но с тех пор все изменилось. Браунер уже не заботился о том, чтобы держать у нас перед носом морковку. Он просто нас запугивал. Он постоянно напоминал отцу, что у него есть друзья в высших кругах и стоит ему только написать донос, обвинив отца в чем угодно – от осквернения расы до тайного заговора, – того мгновенно отправят в концентрационный лагерь Дахау, а скорее всего расстреляют.

Это продолжалось три года.

– Что будет, когда у нас не останется ни одной картины? – спросил я отца, когда мы гуляли по саду поздним вечером в сентябре.

– Кто знает? – тихо проговорил отец.

Он давно ничего не скрывал от меня. Мне уже исполнилось семнадцать. Я знал не меньше родителей о растущей опасности, которой подвергались евреи в Германии, а с марта этого года и в Австрии.

– Думаю, тогда Браунер уползет туда, откуда он выполз, и никогда больше не появится, – спокойно произнес я, глядя в темноту.

– Наверное, – отозвался отец.

– А что будет, когда они отберут у нас дом и увидят, что вся коллекция исчезла?