Книга Каникулы Рейчел, страница 126 – Мэриан Кайз

– Она, правда, так ведет себя с вами? – хрипло поинтересовалась я. – Или вы просто пытаетесь подбодрить меня?

– Лично я никогда никого не пытаюсь подбодрить, – сварливо ответила Хелен. – Да, она действительно ведет себя с нами ужасно.

Это было такое чудо – хотя бы на минуту вырваться из всепоглощающей, глухой депрессии. Хелен неловко погладила меня по руке, и я была так тронута этим скупым проявлением любви, что у меня слезы на глаза навернулись, в восемьдесят девятый раз с тех пор, как я очнулась.

– Она же мать, – мудро заметила Хелен. – У нее работа такая – на нас орать. Ее бы лишили звания, если бы она этого не делала.

– Тут нет ничего личного, – согласилась Анна. – Она просто думает, что если ради профилактики будет выдавать нам иногда порцию дерьма, мы образумимся и наконец сделаем в своей жизни что-нибудь путное. Она так поступает не только с тобой, а с нами со всеми.

– Кроме Маргарет! – сказали мы все трое хором. Мне стало настолько легче, что я сумела за пять минут раз двадцать-тридцать обозвать Маргарет подлизой.

– Подлиза, это точно! – дружно согласились мы все. – Еще какая подлиза!

– Так ты хочешь сказать, что слетела с катушек, потому что мама велела тебе убираться и никогда больше не возвращаться? – Хелен все пыталась докопаться до истины.

– Ну да, наверно, – пожала плечами я, сама удивляясь своей инфантильности.

– Ну, ты и дура набитая! – добродушно сказала она. – В следующий раз просто скажи ей, чтобы отвязалась, как я всегда говорю. Или поинтересуйся, кто же станет за ней ухаживать, когда она состарится.

– Я не могу, как ты, – возразила я.

– Так научись, – посоветовала Хелен. – Держись пожестче. Ты какая-то мямля. Нельзя же умирать всякий раз, как мама или еще кто-нибудь на тебя наорет. Так ты и пяти минут не протянешь.

У меня в памяти всплыло предупреждение Джозефины. В голове что-то щелкнуло, и я внезапно поняла, что она имела в виду, говоря, что между мною и моей матерью осталась некая напряженность. Тогда я кивала и соглашалась с ней, но все ее советы вылетели у меня из головы, когда эта самая напряженность дала себя знать. Я не выдержала первых же трудностей. Надо бы учесть на будущее.

– Когда она снова начнет на тебя наезжать, просто не обращай на нее внимания, – ободрила меня сияющая Хелен, словно прочитав мои мысли. – Ну и что из того, что она тебя ни в грош не ставит? Главное, чтобы ты сама в себя верила!

– Да к тому же, она вовсе не так уж плохо о нас думает, – вставила Анна.

– О тебе – может быть, – сказала ей Хелен.

Я почувствовала, как черная густая туча унижения, которая окутывала меня, рассеивается. Какое сказочное облегчение – обнаружить, что мои сестры подвергаются со стороны мамы точно таким же нападкам, как я! Что единственная разница между нами в том, как мы сами к этому относимся. Они рассматривали это, как забавные перепалки, а я принимала близко к сердцу. С этим пора кончать.

– Ну, тебе полегчало? – мягко спросила Анна. – Мама взбесилась только потому, что очень испугалась, когда ты не вернулась вечером домой. Она всю ночь билась в истерике, представляя себе, как вы с этим Крисом жрете наркотики. Когда люди нервничают, они иногда говорят даже то, чего на самом деле не думают. – Анна, слегка стесняясь добавила, – честно говоря, я и сама волновалась.

– А ты-то сама – такая белая и пушистая, верно, Анна? – Хелен зевнула и потянулась. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты сама завязала?

– Не твое дело! – сварливо ответила Анна. Между ними тут же началась легкая перепалка, но я почти не слышала их, потому что вдруг испытала ужасное чувство вины. Это были не та вина и не тот стыд, которые терзали меня с того момента, как я пришла в себя. Мне было стыдно за то, что я так поступила с мамой. «Конечно, она волновалась!» – вдруг поняла я с ужасающей ясностью. Я ведь выписалась из Клойстерса всего неделю назад. Я наркоманка, и это был мой первый выход в свет после больницы. К тому же, с человеком, у которого плохая репутация. И вот я не прихожу домой. Она имела все основания подумать самое худшее. Я вполне заслуживала того, чтобы на меня наорали.

Она назвала меня эгоисткой и была права. Я поступила крайне эгоистично: была так занята собой и Крисом, что даже не подумала о том, каково сейчас маме, не знающей, где я и что со мной. Мне захотелось немедленно на коленях просить прощения.

Стало немного легче, пока я не вспомнила, что ссора с мамой – не единственный груз, который на меня давит.

– Я неудачница, – напомнила я Хелен и Анне, – наркоманка.

– Ну и что? – дуэтом спросили они.

«Ну и что?» – подумала я с отвращением к себе. Было совершенно ясно, что они не понимают, насколько серьезно мое положение.

– Так не принимай их больше, – пожала плечами Хелен. – Это же все равно, что сидеть на диете. Если ты сегодня дорвалась и съела семь батончиков «Марс», это не значит, что завтра ты не можешь снова сесть на диету. После семи «Марсов» – у тебя даже больше для этого оснований.

– Ах, если бы все было так просто! – грустно вздохнула я.

– Это именно так просто, черт подери! – раздраженно сказала Хелен. – Хватит себя жалеть.

– Отстань ты! – пробормотала я.

– Сама отстань, – тут же привычно ответила она.

А ведь в том, что она говорит, есть логика. Может быть, я слишком серьезно все воспринимаю. «А вдруг так и есть?» – с надеждой подумала я. Как было бы чудесно обнаружить, что все действительно поправимо!

Мама пришла уже после ухода Хелен и Анны. Я села в постели. Я волновалась и очень хотела поскорее извиниться, но она не дала мне и слова сказать.

– Прости меня! – произнесла она умоляюще.

– Нет, это ты прости меня! – ответила я с комом в горле. – Ты права: я поступила, как последняя эгоистка, мне очень тяжело теперь оттого, что я так тебя мучила. Но я больше так не буду, клянусь.

Она подошла и села на край моей кровати.

– Прости меня за все, что я тебе наговорила, – она опустила голову. – Я вышла из себя. Это со мной бывает. Это потому, что я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо…

– Прости меня за то, что я была такой плохой дочерью, – сгорая от стыда, сказала я.

– Но это совсем не так! – воскликнула она. – Вовсе ты не плохая дочь! Ты всегда была такая лапочка, самая ласковая, самая лучшая… Моя деточка! – она зарыдала и бросилась мне на шею. – Моя маленькая девочка!

После этих слов у меня из глаз хлынули потоки слез. Я плакала в ее объятиях, а она баюкала меня, гладила по голове.

– Прости, что я съела пасхальное яйцо Маргарет, – захлебываясь слезами, выговорила я.

– Не извиняйся! – воскликнула она плачущим голосом. – Я готова отрезать себе язык за то, что сказала это…