Книга Замри, умри, воскресни, страница 140 – Мэриан Кайз

— Это оттого, что мы потеряли дом, мы пережили горе. Но я думал, мы приходим в себя!

— Мы не приходим в себя. Мы никогда не придем в себя. Нам вообще не надо было быть вместе, это с самого начала было ошибкой и должно было закончиться очень плохо. Мы всегда это знали.

— Я — нет.

— Ты упорно видишь только положительную сторону, но правда состоит в том, что наша совместная жизнь — это катастрофа, — напомнила я. — Посмотри, во что мы превратили нашу жизнь. Нам открывались прекрасные возможности, но мы все растеряли. — Я сказала «мы», но на самом деле имела в виду себя. Этого можно было и не говорить, Антон достаточно умен, чтобы понять, что я имею в виду.

— Нам просто не везло, — уперся он.

— Мы были самонадеянны, высокомерны и глупы. (Ты был.)

Это потому, что мы решили купить дом на деньги, которые наверняка должны были получить? Что в этом самонадеянного? Здравый смысл, помноженный на невезение, вот как я это воспринимаю.

— А я это воспринимаю как безрассудство и неоправданный риск.

Он всем телом привалился к двери.

— Это все из-за твоего детства, из-за того, что отец профукал дом, где вы жили. Это наложило на тебя неизгладимый отпечаток.

Я промолчала. Пожалуй, он прав.

— Ты на меня злишься, — сказал он.

— Совсем нет, — возразила я. — Надеюсь, со временем мы станем добрыми друзьями. Но, Антон, мы плохо влияем друг на друга.

Он посмотрел на меня, выражение у него было убитое, и я потупилась.

— А как же Эма? — спросил он. — Наш развод на ней плохо отразится.

— Я это и делаю ради нее. — Я вдруг вспылила. — Эма — моя главная забота. Я не хочу, чтобы она росла, как я. Я хочу, чтобы у нее была уверенность в завтрашнем дне.

— Ты на меня злишься, — повторил Антон. — Очень злишься.

— Да нет же! Но если все время будешь это повторяться и впрямь разозлюсь.

— Я не виню тебя за то, что ты злишься. Я готов себе пулю в лоб пустить, что довел вас до такой жизни.

Я решила не придавать этим словам значения. Что бы он сейчас ни сказал, своего решения я не изменю. Нашей совместной жизни пришел конец, это ясно, и я чувствовала, что нам надо расстаться, что злой рок так и будет нас преследовать, пока мы не искупим свой грех перед Джеммой.

Когда я ему это сказала, он взорвался.

— Это все предрассудки! В жизни так не бывает.

— Нам не суждено было быть вместе, я всегда знала, что это плохо кончится.

— Лили…

Можешь говорить и делать что угодно, это не имеет никакого значения, — сказала я. — Я все равно ухожу. Вынуждена уйти.

Он униженно замолчал, а потом спросил:

— Раз уж ты так решила, могу я тебя кое о чем попросить?

— О чем? — с сомнением спросила я. Надеюсь, у него хватит такта не просить прощального подарка в виде секса в той или иной форме.

— Эма… Я не хочу, чтобы это происходило у нее на глазах. Может, попросим кого-нибудь взять ее, пока ты… — он замолчал, потом с трудом выговорил: — собираешь веши?

Он тихо заплакал, а я смотрела на него и недоумевала. Почему это для него такая неожиданность?

— Конечно. Я Ирину попрошу.

После этого я легла спать. Все оказалось намного сложнее, чем я предполагала, и лучше поскорее с этим покончить. В темноте я слышала, как Антон тоже лег, прижался ко мне лбом и прошептал:

— Лили, пожалуйста!

Но я лежала неподвижно, как краб, и в конце концов он отодвинулся.

Утром я позвонила Ирине, она приехала, кивнула Антону с выражением, отдаленно напоминающим сострадание, и увезла Эму. Тогда я стала уговаривать Антона выйти на улицу. Я не хотела, чтобы он болтался по квартире с глазами больной собаки, ходил за мной из угла в угол, неотрывно смотрел на меня, как он обычно смотрит свою порнуху. Я не получала удовольствия от происходящего, а от его жалобного вида мне делалось совсем худо. Он смотрел, как я сложила три сумки, не пропустив ни одной детали, и все повторял: «Не желаю в этом участвовать». Но когда я стала безуспешно стаскивать с верхней полки шкафа портплед, он проворчал: «Только не убейся, ради бога», — и помог мне.

— Может, лучше тебе уйти из дома, пока я собираюсь? — предложила я.

Но Антон наотрез отказался. Все силился меня отговорить, вплоть до последней минуты. Даже сажая меня в такси, сказал:

— Лили, это временно, правда?

— Это не временно. — Я посмотрела ему в глаза. Надо было, чтоб он наконец понял. — Антон, пожалуйся, свыкнись с этой мыслью, потому что это — навсегда.

Машина тронулась, унося меня в новую жизнь, и, хоть это и звучит жестоко, я впервые с момента нашей встречи освободилась от чувства вины.

Я слишком долго жила с этим чувством. Избавление от него принесло мне радостное облегчение, и чуть ли не с того мгновения, как я ушла от Антона, жизнь начала налаживаться. Я сразу нашла работу — через одно агентство, — стала писать рекламные тексты, не выходя из дома; и это был позитивный сигнал, в котором я так нуждалась.

Квартира у Ирины была большая и тихая. Я работала утром, пока Эма была в прогулочной группе, и вечером, уложив ее спать. Если мне требовалось освободить для работы дневные часы, недостатка в няньках я не испытывала: к нам регулярно приезжали папа с Поппи, да и с Ириной Эма чудесно ладила. Думаю, славянская четвертушка у Эмы нашла отклик в славянской натуре Ирины, и та воспринимала круглую детскую мордашку как идеальную площадку для демонстрации новейшей продукции «Клиник». Я пыталась ее остановить, но просить без эмоций у меня не получалось. Я вообще не умела ничего делать бесстрастно.

Новая жизнь мне нравилась. Мирная, без драматических поворотов, почти без событий. Соседей я почти не видела; такое впечатление, что во всем доме жили мы одни.

Даже погода (она была просто никакая) — и та меня умиротворяла. Бесцветное небо и мягкий, неподвижный воздух не требовали какой-либо реакции с моей стороны. Прогулки по близлежащему Риджентс-парку не вызывали у меня никаких эмоций.

Надежд на творческую работу я не питала. После всех ударов и разочарований писать было не о чем, и меня вполне удовлетворяли пресс-релизы и буклеты. Никаких грандиозных планов у меня не было, как не было и представления о нашем будущем; я жила одним днем. И мне нравилась неприметность моего существования. До недавних пор все у меня происходило с размахом — книги, договоры, дома, — и сейчас я была счастлива, что все это уменьшилось до весьма скромных размеров.

В одном Антон был прав: я злилась на него за безалаберное отношение к деньгам. Но после того как я ушла, моя злость словно бы перешла к кому-то другому; я знала, что злюсь, знала, что это на мне плохо отражается, но я этого не чувствовала. Я чувствовала лишь радость оттого, что стала хозяйкой своей судьбы.