Книга Не учите меня жить!, страница 89 – Мэриан Кайз

Он не пойдет мне навстречу, если я сразу же осыплю его градом упреков.

Придется мне быть очень, очень мягкой внешне, но ни на йоту не отступать от намеченного плана.

Я обернулась к Гасу, который, растянувшись на кровати, читал уведомление из моего банка об отчислениях в пенсионный фонд, и сказала:

— Гас, я хотела бы с тобой поговорить.

Я очень старалась придать своему тону приятную твердость или, если не получится, хотя бы твердую приятность.

Однако с твердостью я, видимо, переборщила, потому что он только фыркнул: «Фу-ты, ну-ты» и сделал соответствующее лицо. Затем вскочил с кровати и, съежившись, забился в щель между шкафом и стеной.

— Боюуусь!

— Перестань, Гас, бояться нечего.

— Я не боюсь. Я боюуусь!

— Ладно, ладно. Все равно нечего.

Но он решительно не желал принимать меня всерьез. То и дело из-за шкафа высовывалась его лохматая, кудрявая голова, я ловила на себе озорной взгляд зеленых глаз, потом он опять прятался, и из угла доносилось бормотание:

— Прячусь, замуровываюсь, исчезаю! Ой, пропал я! Ой, сейчас она из меня котлету сделает!

Затем начал напевать песенку о том, что когда он боится, то надо напиться и сделать вид, что он очень храбрится, тогда никому не дано усомниться, что он не боится, а он БОИТСЯ!

— Гас, вылезай, пожалуйста, бояться совершенно нечего.

Я сделала попытку рассмеяться, чтобы показать ему, как благодушно настроена, но сохранять спокойствие было тяжко. Так и хотелось на него наорать.

— Вылезай, Гас, я не кусаюсь, ты же знаешь.

— Единственное, чего мне следует бояться, это сам страх, так? — спросил голос из-за шкафа.

— Так, — кивнула я.

— Но, Люси, проблема в том, — продолжал голос, — что я действительно ужасно боюсь страха.

— Ладно, хватит, остановись. Со мной тебе бояться нечего.

Он с плутоватым видом выглянул из своего убежища.

— А ты не будешь на меня кричать?

— Нет, — вынуждена была согласиться я, — кричать не буду. Но я очень хочу знать, где ты пропадал эти три недели.

— Неужели так долго? — удивился он.

— Перестань, Гас! В последний раз мы с тобой говорили вечером во вторник перед вечеринкой, которую затеяла Карен. Что ты делал с тех пор?

— Много чего, — туманно ответил он.

— Ты понимаешь, что нельзя просто так взять и исчезнуть на три недели?

Я сказала это очень нежно, чтобы он не разозлился и не послал меня подальше, присовокупив, что может исчезать на сколь угодно долгий срок и это вообще не мое дело.

— Ну ладно, — вздохнул он. Я нетерпеливо подалась к нему, надеясь услышать повесть о природных катаклизмах и происках злого рока, что автоматически снимало и с меня, и с Гаса всякую ответственность за трехнедельную разлуку.

— Ко мне приехал мой брат с Изумрудного острова [11] , и мы хорошо посидели.

— Целых три недели? — изумленно спросила я, тут же осудив себя за то, что так упираю на эти «три недели». Подобная точность здесь неуместна: не хочу же я, чтобы он подумал, что я считала дни с момента его исчезновения, хотя, если честно, именно этим я и занималась.

— Да, три недели, — с искренним удивлением ответил он. — А что тут такого?

— Что тут такого? — насмешливо повторила я.

— Мне случалось уходить в зигзаг и больше, чем на три недели, — продолжал недоумевать он.

— Ты хочешь сказать, что три недели пил без продыху?

Внезапно я услышала себя со стороны и ужаснулась: насколько я похожа на собственную мать. Все как у нее: тон, обвинения, даже слова те же.

— Ох, прости меня, моя маленькая, — сказал Гас. — Все было не так плохо, как тебе кажется. О вечеринке у Карен я просто забыл, а когда вспомнил, то слишком боялся тебе позвонить, потому что знал, что ты обиделась.

— Но почему было не позвонить на следующий день? — спросила я, морщась от боли при одной мысли о тех муках ожидания, что я вытерпела.

— Потому что я все еще дергался из-за того, что пропустил вечеринку и рассердил тебя, а Стиви мне и говорит: «Есть только один способ привести тебя в порядок, малыш, и это…»

— …хорошая выпивка, наверно, — закончила я.

— Точно! А назавтра…

— …тебе было так стыдно, что не позвонил мне вчера, что пришлось снова пойти напиться, чтобы совесть не мучила…

— Нет, — с удивленным видом возразил он. — Назавтра в Кентиш-таун была большая вечеринка. Начиналась она в одиннадцать утра, и мы туда пошли, и как же мы там набрались, Люси! Просто в доску! Ты, наверно, никогда таких пьяных не видела. Я едва мог вспомнить, как меня зовут.

— Это не оправдание! — воскликнула я, но тут же осеклась, потому что снова услышала мамин голос. — Ты же знаешь, я не против, чтобы ты выпивал, — стараясь быть спокойной, пояснила я. — Но нельзя просто исчезнуть, а потом вернуться и вести себя так, будто ничего не случилось.

— Прости! — вскричал он. — Прости, прости, прости!

Я собралась с силами и задала свой самый ужасный вопрос:

— Гас, кто такая Менди?

И пристально посмотрела на него, чтобы сделать правильные выводы из его реакции.

Мне показалось или он действительно встревожился?

Может, и показалось. В конце концов, челюсть у него не отвисла, он не закрыл лицо руками и не зарыдал: «Я знал, что этот день настанет».

Он всего лишь надулся и обиженно буркнул:

— Никто.

— Она не может быть никем. Кто-нибудь да есть, — напряженно улыбнулась я, чтобы дать ему понять, что ни в чем его не обвиняю, а интересуюсь чисто по-дружески.

— Никто, просто знакомая.

— Гас, — с забившимся сердцем сказала я, — тебе незачем мне врать.

— Я не вру, — оскорбился он.

— Я и не говорю, что врешь. Но если ты встречаешься с кем-то еще, я хотела бы об этом знать.

Я не сказала: если ты встречаешься с кем-то еще, иди ты на хрен, хотя сказать следовало именно это. Но я не хотела впадать в смертный грех неравнодушия. Народная мудрость гласит, что женщины отчаянно стремятся поймать мужчин в свои сети, а мужчины больше всего на свете боятся быть пойманными, так что лучший способ поймать их — сделать вид, будто ловить не хочешь. Впрочем, лично я страдала от последствий подобного поведения чаще, чем хотелось бы вспоминать. Я честно говорила: «Ты не моя собственность. Но если ты встречаешься с кем-то еще, я хотела бы знать». Затем на вечеринке видела своего так называемого друга в объятиях другой женщины и едва удерживалась, чтобы не выплеснуть на них содержимое моего стакана. А друг удивленно пожимал плечами: «Но ты ведь сама сказала, что не возражаешь».