Книга Нарисуй меня счастливой. Натурщица, страница 15 – Алиса Лисовская

— А тебе завидно, что тебя не пригласили? — съехидничала Алина. — Хочешь, вместе пойдем, попросим, чтобы и тебя нарисовал?

— Вот еще! — фыркнула обиженная Майка и отвернулась.

Алина повертела в руках визитную карточку.

«Разумов Глеб Владимирович», — прочитала она.

Страх перед улицей и мужчинами не проходил. Алина не знала, что делать. Жить в таком состоянии было невозможно, и она решила бороться с этим всепоглощающим страхом одним-единственным способом — по принципу: клин клином вышибают.

Она заставляла себя одеваться и выходить на улицу. Заставляла себя целыми часами бродить по городу и не шарахаться от мужчин. Алина словно открывала мир заново. Она привыкала к нему, так тяжелобольной человек, который долгое время провел в больничной палате, наконец-то выздоровел и вышел на свет божий и теперь смотрит по сторонам с изумлением и непонятной тревогой, оттого что слишком отвык...

С каждым таким походом ей становилось чуточку легче. Единственное, что она так и не смогла себя заставить, — это ходить по улицам вечерами. Как только на город отпускались сумерки, Алина стремительно влетала в автобус или троллейбус и ехала домой, подгоняя про себя водителя: «Быстрее, еще быстрее, ну!!!» — чтобы успеть оказаться в квартире до наступления полной темноты.

За две недели таких прогулок Алина почти пришла в себя — город уже не казался ей страшным монстром, готовым в любой момент кинуться на нее из-за угла.

Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась от прежних. Алина шла по центру, разглядывая красочные витрины и вывески. Погода с самого утра хмурилась, и Алина то и дело с тревогой поглядывала на небо, затянутое серыми тучами, надеясь успеть дойти до остановки до начала дождя.

Но дождь все-таки застал ее в самом неподходящем месте. Он хлынул сильно и резко, словно кто-то на небе перевернул огромное полное ведро. Алина юркнула в первую попавшуюся дверь, над которой успела разглядеть надпись «Выставка современной живописи».

Выставочный зал был огромен и почти пуст, лишь несколько человек, загнанных сюда ливнем, в ожидании его окончания, от нечего делать медленно прогуливались вдоль стен со скучающим видом. Алина взглянула сквозь двери на потоки дождя, заливающие улицу, и, вздохнув, присоединилась к остальным.

Алина была далека от мира искусства, но две работы в глубине зала привлекли ее внимание сразу — портрет молоденькой девушки, почти девочки, и изображение летящей по небу лошади.

У девочки было удивительно светлое лицо — она смотрела с холста любопытными, жизнерадостными глазами, которые, казалось, дарили свет всем, глядящим на нее. Чувствовалось, что она просто приплясывает от нетерпения, всем своим существом порываясь сбежать из рамки в такой зовущий, прекрасный и манящий окружающий мир.

Крылатая лошадь летела по черному небу, где, словно цветы, были рассыпаны гроздья созвездий, и столько стремительности было в ее полете, что казалось, никто не может удержать ее, никто никогда не обуздает...

И с того и с другого холста исходили доброта и сила. Человек, написавший эти картины, должно быть, настоящий мастер и, как все настоящие мастера, умный и добрый.

Алина, подумав об этом, с любопытством прочитала подпись под картинами. Фамилия художника показалась ей странно знакомой: Разумов Г. В.

Алина нахмурилась, вспоминая.

«Это же тот самый художник, с которым я познакомилась в автобусе!» — через пару минут осенило ее. Интересно, куда она засунула его визитку?

Алина порылась в сумке и отыскала смятую карточку. Так оно и есть — Разумов Глеб Владимирович.

Два дня Алина боролась с искушением позвонить. Документы в институт были благополучно сданы, но готовиться к экзаменам совершенно не хотелось. На третий день Алина сдалась. Она подошла к телефону и, не выпуская из руки визитной карточки, набрала номер.

Трубку сняли не сразу.

— Здравствуйте, а Разумова Глеба Владимировича можно к телефону?

— Минутку, — ответил ей незнакомый приятный мужской голос, и в трубке послышалось: — Глеб! Тебя! Подойди к телефону!

— Я слушаю.

— Здравствуйте. — Алина чувствовала непонятное волнение. — Я... Это та девушка из автобуса, помните?

— Да-да, конечно! — обрадовался голос. — Я уже, честно говоря, боялся, что вы не позвоните. Думал разыскивать вас через милицию.

— Ну, это слишком, — улыбнулась Алина.

— Когда вы будете свободны? Мы можем встретиться прямо сегодня.

— Сегодня? — Такой скорости Алина не ожидала. — Давайте лучше завтра.

— Давайте, — сразу согласился художник. — Во сколько?

— В два часа дня.

— Хорошо. Я буду ждать вас на остановке «Площадь Ленина», у булочной. Оттуда до моей мастерской две минуты ходу. Договорились?

— Договорились.

— Я очень надеюсь, что вы придете. До завтра.

— До свидания. — Алина повесила трубку и коснулась ладонью пылающей щеки.

«Сумасшедшая...» — подумала она и набрала номер Майки.

— Май, выручи меня...

— Чего у тебя опять стряслось?

— Помнишь того художника в автобусе?

— Только не говори мне, что ты ему позвонила! — Нет, Майка периодически была просто невыносима.

— Мы с ним договорились встретиться завтра в два. На площади Ленина. Одна идти я боюсь.

— Ага, ты, значит, делаешь глупости, а я должна тебя выручать?

— Ну, Май, ну неужели тебе неинтересно? Мы же никогда не были в мастерской у художников!

— Может, он вовсе и не художник?!

— У него в визитке написано, что он старший преподаватель в нашем педагогическом, на художественно-графическом факультете. И потом, я видела две его картины на выставке.

— В визитке все, что угодно, можно написать! Я, может, тоже не простая абитуриентка, а декан института!

— Майка, ну не будь занудой! Я тебя не так часто о чем-нибудь прошу!

— Ну ладно, — сменила Майка гнев на милость. — Но только ненадолго. Да, и продиктуй мне адрес и телефон этой его мастерской. Я их Стасу оставлю, чтобы знал потом, где нас искать.

— Ради бога, записывай. — И Алина продиктовала подруге и то и другое. — Завтра в час я к тебе зайду.

— Договорились.

Алина положила трубку и машинально шагнула к зеркалу. Ей до безумия захотелось иметь собственный портрет.

Глеб Владимирович Разумов к своим сорока годам имел уже достаточно известное имя. Без его работ не обходилась ни одна выставка, несколько картин приобрел музей, а кое-что было продано за границу. В педагогическом институте на художественно-графическом факультете он преподавал графику и скульптуру, был членом Союза художников и имел персональную мастерскую в здании, выделенном специально под мастерские преподавателям худграфа. В семейной жизни тоже был полный порядок — жена и двое уже совсем взрослых сыновей. Жена когда-то училась вместе с ним в институте, подавала большие надежды, но, когда родились дети и творческая карьера Глеба Владимировича пошла вверх, Ольга как-то сразу отошла на второй план, забросила живопись и занялась исключительно воспитанием детей и созданием семейного уюта. Поначалу было очень здорово приходить домой, влезать в заботливо подставленные тапочки, ужинать наваристым борщом, укладываться в белоснежную постель, наутро надевать выглаженную и накрахмаленную рубаху с предусмотрительно вложенным в карман носовым платком, но через какое-то время эта забота начала его раздражать. Он цеплялся к мелочам, устраивал скандалы, несколько раз напивался до свинского состояния, пока наконец не понял в одно далеко не прекрасное утро, что расплывшаяся тетка, которая может говорить только о стирке, готовке и детях, не имеет никакого отношения к его Оленьке, с которой они вместе когда-то рисовали на окнах института цветы, мечтали о будущем и целовались в подъездах.