Онлайн книга «Все или ничего»
|
Только сейчас Ирина сообразила, что обе ее руки закованы. Вот уж действительно руки связаны! Это умозаключение взбесило ее: мало того что стала физически беспомощной, так ее на этом основании еще и лишают гражданских прав! — Чем писать?! — Ее тонкие ноздри раздулись от бессильной ярости, а шрамик над левой бровью побелел и стал особенно заметен. — Да хоть зубами! Зубы у меня, как видите, целы! Она оскалилась, как маленький хищный зверек, продемонстрировав идеальные, жемчужно-белые зубки. Голливудская улыбка… если это можно было назвать улыбкой. — Давайте карандаш! Считаете, не сумею? Сумею! Выражение лица у нее было такое, что врач невольно поежился: «Грех так думать, однако… счастье, что она не может шевельнуться. А то бы мне пришлось несладко…» — Успокойтесь, успокойтесь, — пошел он на попятную. — Мы соберем консилиум, обсудим вашу просьбу… — Это не просьба, — отрезала она. — Я требую! — Поймите, Ири… — Не желаю понимать! И становиться по вашей милости наркоманкой тем более не желаю! Как раз в этот момент в палату вошел Владимир. Врач растерялся вконец, не зная, как себя вести, чтобы не разозлить щедрого спонсора. Откажешь — посетитель, не дай Бог, подумает, что о Первенцевой плохо заботятся; пойдешь навстречу — чего доброго, обвинит в нарушении клятвы Гиппократа. Львов был в накрахмаленном белом халате, который срочно заказали специально для него: спецодежды таких размеров не нашлось. Манеры у вошедшего были царственные, и больная приняла его за начальство, тем более что врач перед ним явно заискивал. Она тут же выложила ему свои требования в виде ультиматума: — Пусть только попробуют войти со шприцем! Буду верещать без перерыва. — Это она умеет, — подтвердил доктор. — Остальных пациентов придется просто эвакуировать. Сирены у «скорых» и те тише. А ведь у нас, Владимир Павлович, тут несколько человек буквально при смерти. «Вообще-то ей психиатры нужны, а не хирурги, — затравленно подумал медик. — Надели бы на эту буйную смирительную рубашку, и дело с концом! Господи, о чем я? Девчонка и так связана по рукам и по ногам! Вот характерец! Не завидую ее будущему мужу…» «Вот характер, — подумал и Львов, но с совершенно другим чувством — восхищением. — Как я завидую ее будущему мужу!» — Почему вы отказываетесь лечиться? — мягко спросил он, присаживаясь возле кровати. — А почему вы скрываете от меня мой диагноз? — ответила она вопросом на вопрос. — Я?! — Все. И вы лично в том числе. Доктор, воспользовавшись тем, что внимание больной переключилось на посетителя, тихонько покинул палату. Хотел оттянуть момент принятия решения, с которым был внутренне не согласен. Львов, похоже, даже не заметил его исчезновения. Он не отрывал глаз от сердитого, но от этого не менее прекрасного лица Ирины Первенцевой: — Но я знаю не больше вашего, Ирина Владиславовна. — Как! — не поняла она. — Вы разве… Кто вы такой? — Я… как бы вам сказать… — Как есть, так и говорите. Напустили тут туману. Отвратительная манера. Владимир собрался с духом. Решив честно признаться в том, что он и есть виновник всех несчастий, глянул смело и твердо прямо девушке в лицо. Но не успел и рта раскрыть, потому что… Потому что она узнала этот взгляд, который уже видела однажды, очнувшись от бреда… Рыжая глина с ростками молодой зелени… Карие глаза с зелеными крапинками… Так вот кому они принадлежат! И Ирина спросила — уже без агрессии, неожиданно кротко, с благодарностью: — Это у вас такие теплые пальцы? — Пальцы? Он, несомненно он. Тот, кто касался моего лица… — Я знаю, кто вы. Владимир сжался, ожидая сурового приговора. Но вместо этого услышал… просьбу о помиловании: — Простите, что сразу накинулась. Вы почему-то решили заботиться обо мне, да? Я все слышала… Вы еще просили постоянный пропуск… Владимиру показалось, что язык у него прилип к нёбу. Она думает, что слышала все? О нет, самое важное, самое ужасное она пропустила! Не поняла, из-за кого она попала сюда. Но может быть, это и к лучшему? Слова страшного признания, готовые было сорваться, так и остались непроизнесенными. «Заботиться»! Бедняжка считает его неизвестно откуда взявшимся добрым другом, тогда как в реальности… Но что значит реальность в сравнении с этой доверчивой, полной благодарности улыбкой! Не голливудской, нет! Детской, непосредственной, открытой! И с этим выражением просительной надежды: — Вы будете мне как родственник, да? — Если вы не против, — с усилием сказал он и… опять промолчал об аварии. — Только полная идиотка может быть против! Капризничать, деликатничать… У меня тут родных нет, а кто-то должен дать за меня эту проклятую расписку! — Разве мне разрешат? — Я же видела, они все перед вами на задних лапках! Рискните, попробуйте! И Владимир, в глубине души понимая, что поступает неверно, пообещал: — Я вам помогу. Не мог он противиться этой беспомощной и в то же время такой сильной девушке, словно сошедшей с полотен мастеров эпохи Возрождения… Возрождение… пусть же и она возродится к жизни! И пусть это произойдет так, как хочет она сама, даже если ее желание противоречит медицинским показаниям. Ей виднее. Это ее жизнь, и она вольна строить ее так, как считает нужным. Через боль так через боль. Нельзя лишать человека свободы выбора. А спустя два дня произошло еще одно событие, которое оказалось для Ирины более целительным, чем все лекарства на свете, — ее навестил Андрей. Боевитая нянечка, узнав, к кому он, даже пропуска у него не спросила: видимо, решила, что все посетители больной Первенцевой — спонсоры и благодетели. Может, после визита этого красавчика ее ждет еще одна прибавка к зарплате? …Оранжевые апельсины, выложенные на больничную тумбочку, освещали палату, как маленькие солнышки. Их веселый южный аромат перебил витавшие здесь запахи медикаментов и дезинфекции. И от этого больничная тишина казалась Ире лучшей на свете музыкой… Если поднести апельсиновую корочку к свече и сдавить ее пальцами, вокруг язычка пламени вспыхнет много-много маленьких пахучих искорок… Мы проделывали такой эксперимент под Новый год… Цитрусовый мини-салют! Помнит ли его Андрюша? Наверное помнит, раз принес именно апельсины, а не бананы и не яблоки. |