Книга Все или ничего, страница 44 – Татьяна Дубровина, Елена Ласкарева

Но… что за чужой запах? Володя сменил одеколон?

И объятия какие-то уж слишком крепкие и бесцеремонные, а ведь еще вчера он был с ней так осторожен…

А когда она открыла глаза и отстранила от лица цветочные стебли, то увидела перед собой совсем не того, кого ждала.

Ба, Андрей Галибин! Кумир всех девчонок ЦСКА и ее собственная прошлая, отгоревшая любовь. Да нет, не любовь: так, глупое временное увлечение.

— Раскаялась? — сказал он, весьма довольный оказанным горячим приемом. — Ну и умница. Тебе не идет костылями махать! Кстати, я смотрю, ты уже без подпорок обходишься?

— Вполне обхожусь. И без них, и без тебя.

— Тю-тю-тю, снова-здорово. Не пудри мне мозги. Я же не слепой, видел: зарделась вся.

— Это от отвращения.

— А, да! И целоваться сразу кинулась. Так теперь принято выражать неприязнь? Кстати, цветочки. Твои любимые. Как видишь, я не забыл.

— С сегодняшнего дня я их терпеть не могу!

— Хорошо. Учту на будущее. В следующий раз приду с розами. А что, собственно, такое сегодня случилось?

Не станет же она ему рассказывать о Петьке, майоре и тем более о Владимире!

— Сегодня произошла ужасная вещь: ты заявился!

— Но теперь уж, дорогая, ничего не поделаешь. Пришел так пришел.

И он, не спрашивая позволения, прошагал в комнату.

— О, да у тебя тут перемены! Ремонт сделала? Недурно, хвалю. И даже стол накрыла? Это что-то новенькое. Тем более одобряю. Посмотрим, что тут у нас есть…

— Что есть — то не про вашу честь!

Но Андрей принялся нахально дегустировать фигурные кусочки кушаний со всех тарелок подряд, нарушая праздничную красоту.

— Послушай, — сказала она, еле сдерживаясь. — Я жду гостей. Ты мне мешаешь.

— А ты не бойся, я общительный. В любую компанию впишусь.

— Компания будет слишком тесной: всего из двух человек. И третий в ней — лишний.

Андрей перестал жевать, уставился на нее — и в его черных глазах она увидела нечто похожее на испуг:

— Как это — из двух человек? Первенцева, я что-то не понял.

— Понимать-то нечего. Я жду мужчину.

— Врача, что ли? Костоправа?

Галибина никто и никогда еще не отвергал. Он ни разу не испытал на собственной шкуре, что такое быть брошенным. А тем более Иркой! Ведь она была влюблена в него как кошка. Просто таяла при его приближении, дар речи теряла.

Он не верил, что его могли променять на кого-то другого. Его, такого неотразимого, такого обаятельного!

«Конечно, она врет, — думал он. — Цену себе набивает. Бабы так часто поступают, чтобы покрепче привязать мужика».

— Нет, не врача, — серьезно ответила Ирина. — С врачами покончено. Я жду мужчину, которого люблю.

Его черные густые брови взмыли вверх, чуть ли не к самым корням волос.

— Когда это ты успела, а? Уж не в реанимации ли?

— Знаешь, именно там. Ты угадал.

— Ха-ха-ха! — уязвленный, издевательски залился смехом он. — Ты, Первенцева, зря время не теряешь. Стремительная ты наша!

— Да, время у меня было. Пока товарищи по команде собирали тебе деньги на больничную передачу. И я, представь себе, это время провела с пользой.

— Ну и как впечатление? Приятно трахаться в гипсе?

Ах так? Ты еще и хамишь? Ну и гнусный же ты тип! Но я на провокацию не поддамся, не вспылю, останусь совершенно невозмутимой.

— В гипсе? Неплохо, — ответила она. — Примерно так же, как целоваться с десятком девиц под аккомпанемент тяжелого рока.

И она звонко ударила его по руке, протянутой к очередному блюду.

Этот шлепок подействовал на Андрея как-то странно. Точно остановил инерционное движение у него внутри. Какая-то пружина лопнула, и весь механизм забарахлил.

Галибин вдруг беспомощно опустился на табуретку и ссутулился, как старик. Часто моргая длинными, почти девичьими ресницами, он потерянно смотрел на Ирину. Его хамство испарилось. Теперь он выглядел несчастнейшим из смертных.

— Ир, а ты правду говоришь?

— Прекрасно знаешь — ненавижу вранье.

— Я не про «вообще», а про «сейчас».

— А что сейчас?

— Ты ждешь мужчину?

— Разумеется. Притом с нетерпением. И разводить с тобой трали-вали в мои планы не входит.

— И это что, не деловое свидание?

— Совсем не деловое. Да и какие у меня могут быть дела, дорогой Андрюша? Лечить свои болячки поскорее, вот и все. И поскорее приступить к тренировкам.

— Значит, это свидание… любовное?

— Еще какое любовное! Уж будь уверен!

Его кадык дернулся.

— А как же я?

— А это последняя буква в алфавите.

— Что будет со мной… без тебя?

— А разве у тебя мало кандидаток в партнерши? И все как на подбор! Одна Викуля чего стоит! Как же, участница чемпионата Европы! Посмотрела я, как она после первой же встречи вылетела чуть ли не с сухим счетом.

— Какая Викуля, при чем здесь Викуля?

— Ну, не она, так остальные. Ты только моргни, каждая прибежит. Не стесняйся, осчастливь кого-нибудь. Вот уж тяжелый рок бедняжку постигнет!

— Ты все о том дне… Но Ир, ведь не было ничего! Ни с кем из них. Просто повеселились…

— Знаешь, Андрюша, я тебе откровенно скажу: мне ни капельки, ну просто вот абсолютно не интересно, было что-то или не было. Мне все равно, понимаешь?

— Но ведь честно-пречестно ничего не было! Я тебе не изменил ни разу, я тебя не предавал.

— Наверное, у нас с тобой просто разные представления о предательстве. Если бы ты попал в беду, я бы… А! Что об этом рассуждать! Дело прошлое!

— Ну Ир… Ну прости, я прокололся, дал слабинку, был не прав, я был подлецом, подонком, сволочью, тварью…

— Жаль, у меня нет словаря синонимов. А то можно было продолжить. Но, к сожалению, у меня нет времени. Освободи помещение, пожалуйста.

— Разве нельзя начать все с начала!

— Нет. Уходи.

— Я не могу уйти, пока ты не простишь меня!

— Уже простила. Вставай.

— Если простила, зачем вставать?

— Слушай, ты меня утомил.

— Утомилась — давай приляжем, а? Помнишь, как мы с тобой…

— Не помню. Амнезия. У меня ведь было сотрясение мозга, тебе не сказали? Вот память и отшибло.

Он вдруг притянул ее к себе и стал жадно гладить, забираясь под подол заменявшей халатик рубашки.