Книга Высший пилотаж, страница 32 – Татьяна Дубровина, Елена Ласкарева

— Ага, — скрипел биолог. — И тебя продинамила? Что я говорил? Да я Мери насквозь вижу. Хитренькая лисичка, но хороша, не спорю, хороша! Одна шевелюра кого хочешь с ума сведет! И молочные железы у нее… м-м-м… крепенькие!

— А как с поджелудочной железой дело обстоит? — деловито поинтересовался Иоанн. — А с желчным пузырем? Надеюсь, не как у тебя, болезного? У тебя-то желчь так и разливается. Да изо рта продукт пищеварения так и прет — вместо прямой кишки.

— Остроумненько. Даже, я бы сказал, тонко! — ухмылялся Антон, видя, что бить его вроде бы не собираются. — А где тонко, там и рвется.

Иоанн ответил образным выражением на пословицу:

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Однако на этот раз финальная реплика осталась все-таки за Белецким:

— А громче всех посмеется наша Маша. Просто животик надорвет. Она и сейчас небось с очередным хахалем очень даже над тобой потешается. От всей своей большой и щедрой души!

Соколов только плюнул в сердцах и дальше с Кощеем пререкаться не стал.

Гнилой человек этот Белецкий — что с него взять?

Летчики — крепкий народ, они без боя не сдаются. Иона решил продолжить поиски, да только с другого конца. Принялся обходить библиотеки. Начал, конечно, с главной — с Ленинки…

Среди недели Наталья Петровна позвонила дочке на работу и попросила директрису в виде исключения отпустить Машу домой.

— Что-то случилось? — встревожилась участливая начальница. — Вам нездоровится?

— Да нет, ничего, пустяки! — отвечала Колосова-старшая. — Кошка у нас рожает.

— Что-о? И это вы называете пустяками?! Кошка! Рожает! Да вы… вы просто бессердечный человек!

Вера Петровна бросила трубку на рычажки с такой силой, что аппарат едва не треснул:

— Маша! Мария Николаевна! Товарищ Колосова! Вы отправляетесь немедленно! Промедление смерти подобно!

Сбежались перепуганные девчонки: кажется, у Маши Колосовой беда, нужно что-то делать!

— Собираемся! — торжественно объявила директриса. — Я тоже с вами! Я — опытная акушерка!

— Да куда мы едем-то? — никак не доходило до Маши.

— Принимать роды!

…Обычно дорогие иномарки останавливаются возле крупных банков, престижных отелей, шикарных супермаркетов. Там их вид никого не удивит.

А этот серебристый шестисотый «мерседес» вел себя странно: курсировал от библиотеки к библиотеке. От крупнейших — к более мелким.

Роскошный сверкающий лимузин странно смотрелся среди стареньких средств передвижения, припаркованных у дверей книгохранилищ: как щеголь, облаченный во фрак, меж посетителей пивнушки.

За рулем сидел широкоплечий брюнет со жгучим взглядом черных глаз. От остановки к остановке его смоляные брови все сильнее хмурились, и выглядел владелец «мерседеса» все более мрачным и удрученным…

Садясь в автомобиль после очередного неудачного визита, он открывал резной сундучок, стоявший рядом с ним на пустом переднем сиденье, вынимал оттуда фигурку королевы из светло-желтого матового янтаря и вглядывался в тонкие черты ее лица.

Потом, прикрыв глаза, некоторое время держал ферзя в кулаке, словно желая подпитаться его энергией.

После этого у него, кажется, появлялись силы для продолжения поисков, и машина вновь мягко трогалась с места.

Скорая акушерская помощь немного запоздала.

Два котенка уже появились на свет: гладкий серый и рыжий пушистый.

Пуська деловито вылизывала новорожденных, а Наталья Петровна в умилении глядела, как они беспомощно мотают слепыми головами.

Этот умильный взгляд смягчил сердце директора библиотеки, заподозрившей было Машину маму в бессердечии. Она энергично протянула сморщенную пятерню для крепкого дружеского рукопожатия:

— Ладно уж, будем знакомы. Приятно обнаружить, что человек оказался лучше, чем о нем думала поначалу!

— Очень рада, — растерянно отозвалась Наталья Петровна и ойкнула, когда ее ладонь сжали по-мужски, до боли.

Две ровесницы, они как-то сразу нашли общий язык. Между ними вмиг установилась определенная иерархия: Вера Петровна — покровитель, Наталья Петровна — подопечная. Позабыв о кошке с котятами, директриса повела Машину маму на кухню пить чай, как будто именно она была хозяйкой этой квартиры.

Две одинокие женщины без всяких предисловий начали рассказывать друг другу всю свою жизнь. А поскольку прожито обеими было немало, взаимные излияния обещали затянуться надолго.

Главной темой Натальи Петровны было следующее: как это несправедливо, когда тебя ни с того ни с сего — ну совершенно без всякой причины! — бросает муж.

На что Вера Петровна в утешение излагала собственную теорию, состоявшую в том, что выходить замуж вообще глупо, поскольку существа мужского пола изначально и непоправимо несовершенны.

— Уж поверьте мне, Наташенька! Я столько научной литературы за свою жизнь перечитала — любой академик позавидует. И знаете, что утверждают авторитеты?

— Что, Верочка? Да вы берите вареньица…

— Что у мужчин извилин меньше!

— Да ну! А я и не знала. Вот, оказывается, в чем дело! А я думала — просто в дурных характерах!

— Характеры — это лишь следствие. Причина же в том… Нельзя ли еще чайку?

— Да-да! Может, новый заварить?

— Крепкий чай вреден для здоровья. Так вот: между двумя полушариями существует такой специальный перешеек. У нас он тоненький и не мешает мыслительному процессу, а у мужчин плотный и непроницаемый, как кирпичная стена.

— Печеньице берите, песочное.

— В этом тесте слишком много масла! Повышает холестерин в крови, а это опасно для жизни. На стенках сосудов откладывается налет, как накипь на дне чайника.

— То-то я чувствую, что мне после печенья становится трудно ходить… Вы говорили о перешейке.

— Да! У мужчин он наглухо отделяет правое полушарие от левого. То есть блокирует переход от логического мышления к интуитивному.

— Точно! Я замечала у мужа… бывшего… губительное увлечение шахматами. Как сядет за доску, так ни на что больше не реагирует. Хоть трава не расти!

— Вот! Переразвитие левого полушария в ущерб правому.

— Правильно. Ущербный был, раз бросил меня с ребенком.

— Все они ущербные. Поверьте мне, Наташенька!

— Но стал академиком.

— Естественно! Какой-то участок мозга развивался гипертрофированно. Зато остальные постепенно и неуклонно отмирали! Не случайно почти все известные миру гении — мужчины. Гениальность — это своего рода уродство.

— Выходит, все мужики — уроды?