Онлайн книга «Наваждение»
|
Из темноты, уже поглотившей комнату, раздался сонный голос Антонины: — Митька, ты, что ль, явился? — Спи, мать. Я на минутку. — A-а… Ладно, погуляй напоследок. Выпить нет? — Нет. Спи. — Мог бы и прине… сти… Сплю… — И слова плавно вновь перешли в храп с присвистом. …Катя сидела на балконе обнаженная и разнеженная. Она ничуть не встревожилась, что кто-то может войти и «застукать» ее в таком виде. Сейчас ей было совершенно все равно, кто и что о ней подумает или скажет. Дима вернулся к ней, неся что-то жесткое, шуршащее, прямоугольное и длинное, в человеческий рост. Это был старый, затвердевший от времени клеенчатый мешок на молнии для сохранения от моли верхней одежды с вделанной в него вешалкой-плечиками. — Помогай, — сказал он, и они вдвоем принялись сдвигать заржавевшую, непослушную застежку. Сумели опустить ее лишь до половины, но этого оказалось достаточно. Дима извлек изнутри светлое чесучовое платье с коротким рукавчиком покроя «кимоно», украшенное на груди двумя рядами маленьких перламутровых пуговок. Платье выглядело хоть и немного старомодным, однако опрятным и даже нарядным. — По-моему, как раз твой размер, — прикинул он на глазок. — Ну-ка, примерь. — Откуда это у тебя? — удивилась Катя. Она не решилась спросить: «Неужели для меня купил?» И правильно не решилась. — Материно, свадебное, — ответил Дима. — Она у меня не всегда была такой квашней, как теперь. — Ой… как же… Я не могу, ведь это, наверное, святыня! Она же его хранит как память! — Мать день своей свадьбы прокляла. А хранит этот наряд только из-за жадности. Говорит: надумаешь жениться, сыночка, я твоей невесте его подарю. Не надо будет на другой подарок тратиться. — Я не могу без спросу, — колебалась Катюша. — Твоя мама может обидеться. — Глупенькая, — Дима нагнулся и поцеловал ее в самый кончик носа. — Ведь сейчас тот самый случай. Фактически мы с тобой поженились. — Да… правда… — А что нет штампа в паспорте — так потому только, что тебе еще паспорт не выдали. — А знаешь, Дим… мне бы хотелось венчаться, а не просто расписаться в загсе… — Здрасте! Ты же никогда в церковь не ходила. Небось и креститься не умеешь. — Ну и что, научусь. Лида говорит, я крещеная: нас обеих, маленькими, бабуля в церковь носила. И еще мне нравится, когда называют не «церковь», а «храм». Там так чудесно, свечки, и хор поет, и над головами у жениха и невесты короны держат… — Да, обряд неплохой. Как театральный спектакль. — Это называется не обряд. — А как же? Откинув голову, она мечтательно прошептала: — Таинство! Дмитрий начинал проявлять признаки нетерпения: — Без паспорта и без штампика все равно не положено. Так что уж потерпи. А то сразу — венчаться! — Да нет, не сейчас… Вообще… когда-нибудь. — Ладно, одевайся, а то там все разойдутся. Платье оказалось все-таки великовато, и Кате пришлось потуже перетянуть его пояском. От этого оно стало выглядеть даже праздничнее, чем прежде: многочисленные колышущиеся мягкие сборки создавали объем, благодаря которому тоненькая девушка выглядела совсем воздушной и невесомой. Поблескивали пуговки, и таким же перламутром переливались струящиеся распушенные волосы… Закат угасал, и только, словно последний его отблеск, на матрасе алело небольшое пятнышко крови. Телевидение давно уже свернуло свои пожитки: рабочий день кончился. Журналистку, которая еще засветло наклюкалась до бессознательного состояния, коллеги-мужчины погрузили в автобус вместе с аппаратурой и осветительными приборами и увезли, как предмет реквизита. А проводы призывников продолжались: события развивались согласно привычному для таких случаев сценарию и подходили к своему закономерному завершению. На площади пьяный, с перекошенной побагровевшей физиономией Тимоха дрался с тремя «береговыми» — так называли ребят, обитавших возле самого водохранилища. — Ты, трус! Баба ты, дырка между ног! — кричали ему. — Нам — воевать, а он дома отсидеться решил! — Не ваше собачье дело! — орал в ответ Тимофей, отвешивая кому-то крепкую зуботычину и получая такую же сдачи. Заметил Полякова, обрадовался: — Демон, ты куда пропал? На меня тут наезжают! Дима выпустил Катину руку и бросился к приятелю на подмогу: — А ну разойдись, хорьки вонючие! — Сами вы суслики! — Размазать вас мало! — Попробуй! Разбежался, ха! — Таких, как вы, топить надо прям при рождении! — А вас — давить! Слишком много было выпито в этот день, чтобы все прошло чинно и мирно, однако недостаточно, чтобы просто по-тихому отключиться. Неизрасходованная юношеская агрессия требовала выхода, и драка стала очень быстро из локальной перерастать во всеобщую. В считанные минуты откуда ни возьмись объявились сторонники обоих враждующих лагерей и завязалась обширная потасовка. Кому-то случайно поранили лицо, и вид крови еще больше подогрел страсти. Бились теперь не на шутку, а зверски, в полную силу, начисто забыв о том, что послужило поводом к побоищу. Димка вдруг вскрикнул: — Моя гитара! Но было поздно: один из береговых уже опускал инструмент на Тимохину голову с ржанием: — А испанский воротник не хочешь? Раздался всхлип рвущихся струн. Гитара проломилась насквозь и теперь висела у Тимофея на шее действительно в виде фасонного деревянного воротника. Дмитрий схватил одну из многочисленных пустых бутылок, стукнул о край стола, отбивая горлышко, и с этим грозным оружием двинулся на обидчика. Кто-то из взрослых, остававшихся на празднике, кинулся разнимать дерущихся, кто-то побежал к телефону-автомату, чтобы вызвать милицию. Но дежурные милиционеры, усиленные наряды которых и без того были присланы сюда по случаю чреватого беспорядками «пира на весь мир», и так уже рысцой направлялись к тесно переплетенному клубку вояк. Не слишком, правда, ретиво: получить по морде ни за что ни про что, только потому что каких-то юнцов провожают в армию, — не самое большое удовольствие. Милиционеры переговаривались с начальством по рациям и лениво дули в свои свистки, слабеньких трелей которых никто из бузотеров в пылу «махаловки» не слышал. Но приказ был, видимо, отдан вполне определенный, потому что блюстители порядка хоть и с явной неохотой, но все же одновременно схватились за резиновые дубинки. |