Онлайн книга «Наваждение»
|
— Кстати, как поживает твой мальчик? Чем он занят? Не воет со скуки? Или уже завел себе новую подружку? — усмехнулся Кирилл. Катя возмущенно вскинула на него глаза. Щеки вспыхнули. — Мы любим друг друга! Как ты можешь так говорить?! Ты все умеешь опошлить! — Ах… Это любовь… Ну извини, сестра… — насмешливо протянул Кирилл. — Это неземная любовь… Такая возвышенная, что мне просто не постичь… — Он рывком сдернул с Кати пальто и швырнул его Аглае. — Унеси. Я передумал. Ты остаешься. Ему нравилось терзать ее, мучить, целовать до синяков, кусать до боли. И Катя терпеливо сносила это, привычно прикусив губы, чтобы не крикнуть. — А это любовь земная, — бурчал Кирилл, переворачивая ее на живот. — Это низменная страсть, это животная похоть… Ты презираешь это, Светлая моя сестра? Но тогда почему ты здесь, со мной, а не со своим возлюбленным? Отвечай! Катя всхлипнула и покачала головой. — Не знаешь? А я знаю! Потому что тебе хочется этого! Да! Я доставляю тебе такое удовольствие, какое твой молокосос не в состоянии тебе доставить. Господи, какое удовольствие? Она едва терпит эту боль… А Кирилл продолжал, распаляя сам себя. Ее покорное молчание только подстегивало его. — Я знаю тебя всю! Каждый сантиметр тела, каждое движение души. Я читаю тебя, как книгу. Ты мазохистка, моя дорогая. Вот так тебе станет совсем хорошо! Ну! Катя застонала. — Ага! — обрадовался Кирилл. — Что я говорил?! А теперь опусти руки на пол. Упрись. Сделай стойку. Сейчас от наслаждения ты позабудешь, где земля, а где небо… Он самодовольно усмехнулся и крепко схватил Катю за щиколотки, поднимая вверх ногами. Она дернулась и уткнулась лицом в его ступни. — Целуй… — прохрипел он. — Больше страсти… Не забывай, неблагодарная, кто сделал тебя Светлой сестрой, кто тебя кормит, поит и платит за все… Ну, кто? — Ты… брат мой… — сквозь слезы выдавила Катя и коснулась губами его ноги. «Одна рыбка плывет вниз, а вторая вверх… Одна плывет вниз… Вот так… вниз головой… в омут… в темную, засасывающую трясину… И он прав… Мне это нравится… Мне приятно… И я кричу уже не от боли, не от страха, а от острого, ни на что не похожего наслаждения… Наслаждение… Наваждение… Мое тело болтается в воздухе, он крутит его, как хочет… Оно стало совсем невесомым… Ну да ведь в воде вес совсем не ощущается… Спальня заполнена мутной тяжелой водой, и я захлебываюсь в ней, барахтаюсь, но все равно стремлюсь все ниже и ниже. Вопреки всем законам самосохранения не вверх, к свету, а на самое дно… Еще… еще… еще… Я теряю контроль, мысли путаются и исчезают, остается только этот телесный восторг… Глубже… ниже… Этот вечный искус — окончательнее пасть… Брат мой… Мой наставник… Мой любовник…» — Тебе понравилось, — хрипло сказал Кирилл, зашвырнув безвольное тело Кати на кровать. Она упала ничком, не в силах даже перевернуться. Все силы ушли на это утомительно-упоительное священнодействие… Мысли путались в смятении: если это грязь и порок, то почему от этого так хорошо не только телу, но и душе? Если это низменная страсть, то почему усталость принесла восторг? Раньше она знала только Димочку и только с ним испытывала телесные удовольствия. Да даже телесное не было главным — ей было просто упоительно хорошо оттого, что любимый с ней рядом, что они занимаются любовью… От одной мысли об этом душа воспаряла к облакам… А Кирилл показал ей, на что способно ее тело… О! Катя со стыдом подумала, что оно еще на очень многое способно… Что сегодня она узнала о себе далеко не все… Кирилл отвел в сторону ее закинутую на него руку и с довольной усмешкой сказал: — Нет, продолжения не будет… Ты меня вымотала… Надо восстановить силы. Он перекатился на спину и захрапел утомленно, по-хозяйски положив ладонь на Катину ягодицу. И от этого прикосновения внутри нее вновь начал разливаться уже знакомый жар… Кожа в том месте, где лежала его рука, зазудела… И Катя поймала себя на мысли, что хотела бы сейчас, как Аглая, получить хороший удар плеткой по нежной розовой коже, чтобы острая боль смешалась с неземным наслаждением… Или с земным? А наутро она стояла в скромном белом наряде в центре круга, подняв лицо вверх, а молящиеся на коленях ползали вокруг, повторяя нараспев: — Светлая Дева, Богородица… Возьми наши мысли, возьми наши чувства, дома возьми, деньги возьми… Освободи нас от материальных уз… Даруй нам жизнь вечную… жизнь в Духе… Молим о великом благе просветления, чтим и почитаем твой Светлый образ и посланцев твоих, как саму тебя… Брат Кирилл стоял позади Кати, положив руки ей на плечи. Его дыхание касалось ее волос, щекотало шею, и от этого вдоль спины пробегал неприлично-сладкий ток… Ее дрожь передалась ему. Ладони сжали плечи крепче, а низ живота прижался к ее ягодицам. Кирилл повернул Катю за плечи и вывел из круга. — Продолжайте молитву, братья и сестры, — елейным голосом сказал он. — Мы сейчас вернемся… Они скрылись в задней комнате, расположенной за сценой Дома культуры, в котором проходило очередное собрание. Там суетились, накрывая к трапезе стол, несколько послушниц. — Брысь отсюда! — рявкнул на них брат Кирилл и, не дожидаясь, пока его повеление будет исполнено, повалил Катю прямо на стол. Белое платье испачкалось в брусничном желе, приготовленном для приправы молочного поросенка. А его покрытая золотистой корочкой морда оказалась совсем рядом с Катиным лицом. Бумажная розочка торчала у поросенка изо рта. Кирилл вынул розочку и с усмешкой вложил Кате в зубы. А потом задрал белые одежды и велел: — Хрюкай… Сухопарая послушница лет сорока не успела выйти и теперь с ужасом взирала на эту картину… Светлая посланница Девы и их уважаемый пастырь вытворяли такое… Брат Кирилл застонал от наслаждения, поднял голову и заметил ее взгляд. — Вот так следует избавляться от свинства в себе, — назидательно сказал он. — Надо вывернуть душу наизнанку и изгнать все темное и смрадное… Он рывком поднял Катю со стола, оправил испачканное платье и вновь вывел к пастве. — Славься, Дева Пречистая… — продолжали тянуть они хором, а Катя чувствовала, как стекает по ноге пролитое в нее Кириллом семя… Тринадцатый аркан… Смерть… То, что за кругом Бытия, за гранью понимания… Все правильно… Нет больше прежней Кати, родилась новая, и она радуется собственному бесстыдству и смеется над теми, кто не видит в происходящем чудовищного фарса… |