Книга Развод по-французски, страница 20 – Диана Джонсон

Рокси: Когда это было?

Шарлотта: О, в средние века. Кажется, в шестнадцатом веке. Наверное, принцесса Киевская в рот не брала сыра.

Рокси (задумчиво): Может быть, за этим стоит пожелание приличным женщинам съедать только один ломтик сыра. Невоздержанность делает из них нимфоманок. А мужчинам разрешается много сыра?

(Я смотрю в свою тарелку, где лежат пять ломтиков сыра разных сортов да еще рекомендованный кусочек эпуаса. Я считала хорошим тоном отведать каждого сорта, поданного на стол. Вечно у меня проколы в манерах.)

Жан: Оранжевая корочка — это результат действия каких-то бактерий. Попав в ами-дю-шамбертен, они больше нигде не могут развиваться, только в той части Бургундии. Говорят, один тамошний сыровар хотел перевести свое производство на новое место, отстроился и все такое, но корочка на сыре не появлялась. Ему пришлось новые погреба соединить со старыми и подождать, пока не появилась moisissure [36] …

Бертран: И все-таки я предпочитаю chèvre [37] .

Все (хором): Oui! Non! Sec! Frais [38] !

Отношения между Рокси и Персанами оставались прежние: воскресные обеды, непременные телефонные звонки, времяпровождение с внучкой по вторникам, когда, взяв Женни из садика, я отводила ее к бабке. Сюзанна озабочена, что Женни мало говорит по-французски. Еще бы, воспитывается англоговорящими теткой и матерью, а Шарль-Анри уклоняется от выполнения отцовского долга.

У нас понемногу накапливались сведения о Магде Тельман, новой любви Шарля-Анри. Сама она — социолог из Чехословакии, замужем за американцем, который служит в «Евро-Диснее». Шарль-Анри встретил ее в прошлом году в Дордони, куда выезжал на натуру. Тельманы снимали там домик на время отпуска. Можно только догадываться, как вспыхнула их страсть. Как Магда выглядит, мы понятия не имели. Сюзанна по-прежнему отказывалась знакомиться с этой женщиной.

Приблизительно в те же дни у меня были две неожиданные встречи. Одна с мистером Тельманом, мужем Магды.

Чтобы войти в дом, где мы живем, надо набрать код на наружном щитке и, услышав щелчок, открыть тяжелую дверь, которая сама закрывается за тобой. Нажав на светящуюся кнопку, включаешь свет в коридоре и на лестнице и идешь по коридору до стеклянной двери, отпираешь ее собственным ключом и только тогда попадаешь на лестницу. По левую сторону в коридоре развешаны почтовые ящики, а за стеклянной дверью слева находится помещение для мусорных контейнеров. В прежние времена, а в некоторых зданиях и до сих пор, вместо стеклянной двери стояла стойка, за которой сидела консьержка.

Так вот, в тот день я вхожу, уличная дверь за мной захлопывается, нащупываю кое-как электрическую кнопку, потому что даже в самые светлые дни в этом каменном мешке с балками по потолку, напоминающими, что они здесь с 1680 года, стоит кромешная тьма. Мои глаза привыкают к полумраку, подхожу к почтовым ящикам и вижу мужчину, сидящего на уступе. Он поднимается, медленно, словно превозмогая боль или старческую немощь, хотя ему лет сорок пять. Он в костюме.

— Вы Роксана? — спрашивает он. Говор у него американский.

Я молчу. Он делает шаг ко мне, я торопливо отзываюсь:

— Я Изабелла.

Оглядываясь сейчас назад, вижу, что это было трусостью с моей стороны назвать себя, как будто я отводила удар на сестру. Пусть в нем было что-то пугающее, надо было сказать, что я Роксана. Но в первый момент я не заметила ничего необычного, не заметила, что его что-то переполняет, что в нем скрыта угроза. Я была просто огорошена и не могла вымолвить ни слова.

— А что? — выдавила я наконец, лихорадочно соображая, не стоит ли скорее уйти от этого опасного человека. Чтобы выйти на улицу, надо снова нажать электрическую кнопку в стене и, как только раздастся щелчок, проскользнуть за дверь. Я никогда не понимала, в чем идея этого хитроумного устройства, которым снабжены входные двери всех многоквартирных домов в Париже.

Я колебалась, мне было страшно. От него несло алкоголем и гневом, и он был американец.

— Так вы сестра. — Он улыбнулся.

— Вы знакомы с Рокси?

— Можно сказать и так. Можно сказать, что у нас с ней кое-что общее. Мне хотелось бы поговорить с ней.

— Значит, вы не знакомы?

— Не знакомы.

— По-моему, ее нет дома.

— Я — муж.

— Простите? — не поняла я. Надо открыть дверь и сматываться. Незачем этому типу встречаться с Рокси.

— Я муж Магды Тельман.

Магда Тельман. В первую секунду имя ничего мне не сказало, но в следующую долю секунды я сообразила, что так зовут женщину, в которую влюбился Шарль-Анри.

— Оставьте ей записку, — сказала я. — А сейчас мне надо идти. Напишите и оставьте в ящике, телефон и все такое.

— Да, я оставлю записку. — Он опять улыбнулся, на этот раз моей сообразительности.

Почему я боялась его? Отвернувшись, чтобы отворить уличную дверь, я почти ожидала удара по затылку. Потом, когда он ушел, я вышла и посмотрела, есть ли в ящике записка. Записка была на несложенном листе бумаги с пометой «С рабочего стола такого-то». В ней говорилось: «Миссис Персан, я никогда не дам развода Магде. Если угодно, действуйте соответственно». Рокси ни разу не заикнулась о записке.

После того как Рокси начала сама поговаривать о разводе, мы однажды отправились с ней на собрание американских женщин, проживающих в Париже. Она надеялась, что услышит там какой-нибудь полезный совет. С самого начала стало ясно, что речь на собрании пойдет о том, как защитить свои права от французов, в частности от француженок-свекровей, которые требуют присутствия на воскресном обеде, лезут с непрошеной помощью и не любят американцев и вообще невесток. Несмотря на бурные обсуждения, было в этих сборищах что-то успокоительное. Не имеет значения, что вы думаете о своих соотечественниках, — при встрече с кем-нибудь из них с первого же взгляда неизбежно возникает необъяснимое взаимопонимание. Сразу становится ясно, кто он или она, каковы его, так сказать, исходные данные. Если разговор заходит по-французски, вы сразу же tutoyer [39] друг к другу. При этом можно не любить новых знакомцев, но все равно они во Франции понравятся вам больше, чем если бы вы оба были в Штатах.

В то же время здешние американцы настроены друг к другу довольно критично. Некоторые заносятся со своим французским, пренебрежительно третируя остальных, как никогда не поступил бы француз. Ядовито подсмеиваются над произношением, напоминающим механическую речь автоответчика. В этом особенно усердствуют бывшие училки французского. (Рокси целые часы проводит за «Правильной речью» Гревисса. Может, просто сказать «Laissez un message» [40] , решает она в конце концов.)