Онлайн книга «Очень женская проза»
|
– Не надо анекдотов, – оборвала Танька. – Тем более про Ржевского. Достали твои гадости. – Как хочешь, – не обиделся Лешенька. – Тогда сама что-нибудь рассказывай, а то скучно. Посвистывая крыльями, через комнату потянулись тихие ангелы. – Пойду кофе сварю, – заявила Танька и удалилась. Лешенька сгреб с дивана одну из колод, молниеносно пересчитал. – Эх, Катюша, нам ли жить в печали! – подмигнул он и повернулся к Сонникову. – Когда людям не о чем говорить, они играют в карты. Как насчет покера? Танька в нем не сильна, а вот Като лихо блефует… – Без меня, – поднялась Катерина, – что-то не хочется… – Не нравится мне эта компания, – сказала она, входя в кухню и прикрывая за собой дверь, – ты где этого Соню подцепила? – На улице. – Танька глядела на огонь конфорки. – По-моему, совершенно не твой тип. Ему сколько лет-то? Поди, не меньше сорокульника. – Подай-ка лучше сигаретку. Они закурили. Танька мрачно пускала колечки и разгоняла их пальцами. – Козел твой Лешенька, – с сердцем заметила Катерина. – Ну какую наглость надо иметь, чтобы припереться с этой… Хочешь, я его выставлю, и даже без скандала? – Да Бог с ним. Сам уйдет. – Нет, это хорошо, что у тебя Соня оказался, или как его там… Пусть знает, козел рыжий… Танька не ответила. Они курили и смотрели, как из голубого в оранжевый переливается огонь под кофейником. Танька вполголоса запела что-то печальное. Катерина молча слушала. – Кажется, твой Соня уже проигрывает… Танька тоже прислушалась, вскочила, заглянула в комнату. Лешенька, улыбаясь, сгребал карты. – Так мы на деньги играли? – уныло спросил Соня. – Еще чего! Устроил тут игорный дом. – Танька брезгливо глянула на Лешеньку. – Соня, с Лешенькой нельзя играть. Он же шулер! Он запросто подсунет тебе комбинацию от десяти до четырнадцати. Все засмеялись. Танька вернулась на кухню. Полезла в шкаф, долго открывала банку, все отворачиваясь. Начала засыпать кофе. Он немедленно вскипел и вылился на плиту. – Черт! – заорала Танька. – Да что же это такое! Она села на табуретку и закрылась руками. Катерина тихо вздохнула. – По-моему, там кто-то уходит… Танька отняла руки. Она не плакала. Лешенька у двери шнуровал ботинки. – Даже и кофе не дождались, – лениво попеняла хозяйка, подпирая косяк. Сонников смотрел на ее профиль – она вежливо улыбалась. – В следующий раз, – пообещал Лешенька. Танька захлопнула дверь, подумала, нахмурившись, и снова улыбнулась – широко и лукаво. – Следующего раза не будет – баста, карапузики! Като, там в холодильничке, на нижней полочке, такая была… – Опять! – Катерина, дурачась, закатила глаза. – Опять. Готовься, Соня, мы будем тебя спаивать! И споили. Соня сидел королем, приобняв девчонок, слева – Танька, справа – Катерина. Они перебрались в другую комнату, дверь которой вместе с мольбертом отгораживала ширма. В комнате был ковер на полу, книжные полки, старенький шкаф, постоянно разевающий зеркальные створки, софа под мохнатым пледом и глубокое кресло – тоже мохнатое, в котором восседал Соня, – девушки устроились на широких подлокотниках. – Танчик, – ворковал Сонников, – можно, я буду звать тебя Танчиком? Ты знаешь, ты очень похожа на эту… В фильме «Три танкиста»… Нет, это в песне три… «Четыре танкиста и собака»… Очень похожа! – На собаку? – хохотала Танька. – На танк! – Катерина чуть не упала с кресла. – Не важно! – Соню переполняли чувства. – Эх, девочки-девочки, живете себе тихо, никого не трогаете, как две псины… Да не смейтесь вы, я серьезно… Две ласковые псины. А этот Алексей, Таня, ты прости, но он просто козел! Он тебя не достоин. – А кто достоин? Ты? Танька хитро улыбалась. С ума сходил телефон, кто-то звонил в дверь, уходил, снова звонил – никого не впустили. Сонников чувствовал себя абсолютно счастливым. Он никак не мог вспомнить, у кого из двоих он в гостях. Но это было и не важно. Важным было то, что вот он сидит в теплой и уютной комнате, ничем не напоминающей мрачную берлогу художницы, над ним порхают две пары девичьих рук, подавая поочередно то чашечку кофе, то вазочку с печеньем, то гитару. Он вдохновенно исполнил старую песенку, осевшую в памяти со студенчества – тогда в моде были барды, задушевность, кухонная романтика. К нему склонялись два лица: нежный, тончайшим румянцем подернутый овал Катерины с тихими влажными глазами, похожими на чернослив, и нервное остроскулое личико Таньки, будившее в Соне какую-то трепетную жалость. Катерина ушла глубокой ночью. Сонников тихо трезвел, сидя в кресле и глядя, как Танька собирает со стола посуду. – Может быть, мне уйти? – на всякий случай осведомился он. – Жена заждалась? – Я разведен. Танька вздохнула и подсела на подлокотник. Наутро она Сонникова не отпустила, желая непременно покормить завтраком. Он сидел на кухне, следя за ее передвижениями между мойкой, плитой и столом. Мелькали острые локотки, короткий халат распахивался, открывая коленки. – Таня, – он отодвинулся, пропуская ее к буфету, – ты почему живешь одна? – Замуж не берут, – она улыбнулась, – а мама уехала. К первой своей любви. Или любови. Как правильно, ты не знаешь? Сонников вытянул ногу, задев под столом батарею пустых бутылок. – Тебе нравится так жить? Прячешься от кого-то… Танька поглядела с неудовольствием. – Можно, это останется моим делом? Ты лучше вот что… Меня сегодня на день рождения ждут. Пойдем со мной, а? Соня пожал плечами. – Пойдем, там люди хорошие будут. – Она потянулась к нему, но как-то на полпути передумала и, завершая намеченное движение, взяла со стола совершенно ненужную ей солонку. – Ты последи пока за мясом, я скоро. И убежала в ванную. «Как жена», – подумал Сонников. К нему подошел Додик и положил на колено голову, глядя в глаза. – Давид Соломонович, – погладил его Сонников, – может, хоть ты мне ответишь, что я делаю в вашем доме? Ньюф неуверенно махнул хвостом. – Я тоже не знаю. Может быть, мне уйти? Пес молчал. В ванной шумела вода. Танька плескалась под душем и пела. Голос высокий и чуть сиплый – много курила накануне. Сонников обулся, накинул плащ. Постоял немного в прихожей, вернулся, аккуратно убавил газ под кастрюлькой. Додик просился на улицу. – Сиди дома, – шепнул ему Соня и тихо закрыл за собой дверь. Выйдя из ванной, Танька сразу заметила, что Сониного плаща нет. Она прошла на кухню, добавила газу. Пес преданно смотрел на нее – все видящий, безнадежно молчащий Додик. Танька высушила волосы, обстоятельно накрасилась. Потом подошла к окну. |