Книга В атмосфере любви, страница 39 – Карен Темплтон-Берджер

— А почему?

— Во-первых, меня об этом не просили. Не в моих привычках совать нос в чужие дела.

— Угу.

— А кроме того, — добавила Гвин, понимая, что дает втянуть себя в более глубокую дискуссию, но не зная, как остановить себя, — почему я должна его спасать?

— Стоп, детка, Алек тут ни при чем. Я беспокоюсь о детях.

— Тогда тем более не могу.

Лави озадаченно посмотрела на Гвин.

— Почему?

— Я не умею находить общего языка с детьми.

— Вот уж не надо! Думаешь, я не заметила, как хорошо ты ладишь с моими?

— Это не считается. Здесь они у тебя на глазах, а в присутствии матери они не смеют вести себя плохо.

— Ничего ты не знаешь, — пробормотала Лави, потом шутливо погрозила пальцем. — Подожди пока появятся свои, тогда поймешь.

— С этим проблем не возникнет. У меня не будет детей.

— Кто это сказал?

— Я сказала. — Гвин распрямила плечи. — Это нечестно по отношению к детям — пытаться совместить карьеру и материнство.

Лави наклонилась к ней через стол и недоверчиво прищурилась.

— Что-что?

— Я не имела в виду такую карьеру, как у тебя, — поспешно начала оправдываться Гвин. — Ты — врач и, по крайней мере, работаешь в том же городе, где живешь. А если бы моя карьера состоялась, мне пришлось бы ездить по всему миру. То есть либо оставлять детей с няньками, либо таскать их с собой. — Гвин покачала головой. — Я не могу пойти на это.

Она твердила себе это с шестнадцати лет. И верила в это. Но сейчас вдруг поняла, что ее слова звучат неубедительно.

— Многие актрисы имеют детей, Гвин.

Гвин встала из-за стола и подошла к окну. Во дворе Сэм лепил снеговика, а малыш сидел в своем непромокаемом комбинезоне на невысоком сугробе и шлепал лопаткой по снегу.

Да, наверное, такое возможно. Хотя и нелегко. Но с другой стороны, Лави здесь, рядом с детьми. А это большая разница.

— Верно, — сказала Гвин, — многие актрисы имеют детей. Но скольким из них удается наладить нормальную семейную жизнь?

— Думаю, что в процентном соотношении получится то же самое, что и для остального населения, — со смехом возразила Лави. — Солнышко, если очень хочешь чего-то, то обязательно этого добьешься. — Она помолчала и серьезно добавила: — Но сначала ты должна понять, чего ты хочешь.

Сознавая, что все равно обречена на этот разговор, Гвин открыто встретила пристальный взгляд шоколадных глаз.

— К чему ты клонишь?

— Ответь, чего ты хочешь?

Почему все пристают к ней с этим вопросом?

— Хочу быть собой, — без колебаний ответила она. — Не той, кем меня считают или хотят видеть, а той, кем себя считаю и хочу видеть я сама.

— А это значит — стать актрисой?

— Ну и что в этом плохого? — с вызовом спросила Гвин.

— Ничего, — пожала плечами Лави, — если это действительно то, чего ты хочешь. Если ничто и никто не сможет отвлечь тебя от воплощения мечты.

Неожиданно для себя Гвин на секунду задумалась. Потом сказала:

— Единственное, что я умею делать, — это играть на сцене. Причем, насколько я понимаю, довольно хорошо. Во всем остальном я совершенно не компетентна. Абсолютно во всем.

Лави потребовалось не более секунды, чтобы вынести приговор:

— Итак, если я правильно расслышала, ты считаешь, что либо ты будешь актрисой, либо, возможно, выйдешь замуж и родишь детей, но не то и другое вместе. А поскольку для тебя единственный способ быть собой — это стать актрисой, жизнь в том виде, в каком ее понимает остальной мир, для тебя исключена. Поэтому ты отметаешь в сторону все, что может помешать осуществлению твоих планов. — Гвин открыла было рот, но ничего не сказала. Лави встала из-за стола, подошла к раковине и сполоснула свою чашку. — Я сейчас скажу нечто такое, от чего ты, возможно, рассвирепеешь, поэтому просто выслушай меня, хорошо?

Она взяла жестяную банку, открыла крышку, выудила оттуда батончик из овсяной муки с изюмом и протянула банку Гвин. Та отрицательно помотала головой.

— У меня такое чувство, что лучше мне убежать, пока не поздно, — сказала Гвин.

— Бесполезно, — откусив кусочек батончика, ответила Лави. — Все равно я тебя догоню и заставлю выслушать. — Она прожевала и продолжила: — Солнышко, когда я тебя слушаю, у меня складывается впечатление, что ты еще очень юна. И я не видела в этом ничего плохого, пока ты не начала высказываться о своей позиции. И тут мне стало ясно, что хотя в твоей голове множество правильных понятий, они еще не разложены по полочкам. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Нет, не понимаю.

Гвин была настолько сбита с толку, что не могла сердиться.

— Хорошо, начнем сначала. Ты талантливая, милая, и в твоем сердце столько любви, что ты не знаешь, что с ней делать. Как любой другой человек — и поверь мне, я тоже через это прошла, — ты думаешь, что люди пытаются вмешиваться в твою жизнь, когда на самом деле они хотят лишь того, чтобы ты была здорова и счастлива, А ты стремишься к полной независимости и свободе от всяческих уз, потому что, если будешь связана, то что же станется с твоим талантом? Ты не видишь способа проявить свой талант и иметь при этом нормальную жизнь, так?

— Лави, ты меня смущаешь…

— Потерпи и слушай дальше. В школе есть несчастный человек, который не знает, как справиться с постановкой пьесы, и которому ты могла бы помочь. Но ты уверена, что, помогая ему, каким-то образом ущемишь свою независимость. Так вот, солнышко. Ты теряешь свободу только тогда, когда упускаешь возможности, которые встречаются на твоем пути. — Она приблизилась к самому уязвимому месту. — Так какова реальная причина твоего дурацкого упрямства? Только не говори, что ты не умеешь ладить с детьми. Это объяснение не пройдет.

Гвин резко отвернулась к окну и проглотила комок, сжавший горло.

— Мне кажется, малыш замерз, — сказала она. — Он не такой веселый, как несколько минут назад.

Лави подошла к ней.

— Наверное, у него подгузник мокрый. Ничего, сейчас я им займусь. Гвин, девочка, что с тобой происходит? — сказала она, поглаживая Гвин по плечу. Спрашиваю будто сама не догадываюсь, подумала она.

— На что ты намекаешь?

— На Алека Уэйнрайта.

— Не будь смешной!..

Воспоминание вдруг всплыло из глубин памяти. Ей тогда было восемь или девять лет. Дело было 4 июля, и она весь день сводила взрослых с ума, возбужденная предстоящей поездкой в Лаконию на праздничный салют. Мэгги в отчаянии упросила Алека, который собирался с друзьями на озеро купаться, взять Гвин с собой, чтобы она не путалась у остальных под ногами. Алек, а ему тогда было лет пятнадцать, вовсе не обрадовался «хвостику», который ему навязали. Всю дорогу он ворчал, а когда они пришли на место, вообще перестал обращать на нее внимание.