Книга Драгоценности, страница 18 – Джоанна Кингсли

Петра расстегнула его сорочку и запустила пальцы в жесткие волосы на груди. Потом, притянув герцога к себе, выпустила на волю то, что более всего интересовало ее. Опустившись на колени, Петра провела языком по пенису, будто пробуя на вкус экзотический фрукт. Потом снова усадила герцога в кресло и опустилась на него сверху. Минуту она сидела неподвижно, затем начала двигаться, грациозно, как в танце. Впервые в их любовной практике Петра сама устанавливала ритм и видела, что это возбуждает герцога больше обычного.

Наблюдая за ним, за его лицом, дыханием, даже сердцебиением, она старалась доставить наслаждение и ему, и себе. Их одновременно захлестнули волны экстаза, взорвавшиеся ослепительным фейерверком.

Отдышавшись и придя в себя, герцог с удивлением сказал:

– Ты великолепна, маленькая голубка! Я сотворил совершенную женщину и могу считать, что выполнил свое назначение в жизни.

– Я благодарна тебе, Эдуардо. Ты действительно создал меня, и я всегда буду любить только тебя.

– Нет, Коломбина.

Пораженная горечью в его голосе, Петра посмотрела на герцога. Он печально улыбнулся.

– Ты еще очень молода, Петрина. Я знаю о мире больше, чем ты, поэтому уверен, что однажды ты покинешь меня.

– Нет, Эдуардо. Никогда!

– Тихо. – Он пригладил ее волосы и нежно провел пальцем по щеке. – Ты уйдешь от меня, моя любовь, потому что должна это сделать. Разве я мог сотворить тебя только для себя одного? Придет день – а он обязательно придет, – и ты пожелаешь большего. Я не буду стоять на твоем пути.

Петра попыталась возразить, но герцог приложил палец к ее губам.

– Кто-то однажды предложит тебе лучшее будущее, чем могу предложить я, и ты обрадуешься этому, потому что я научил тебя ценить каждое мгновение жизни. Ты дала мне очень ценный дар, моя Петра. Твоя свобода – это мой дар тебе.

Она испугалась, ибо не могла представить себе жизнь без того, кто стал средоточием ее мира, и крепко прижалась к герцогу.

– Не говори о будущем, – попросила Петра. – Есть только настоящее. Люби меня снова… и снова.

– С наслаждением, синьорина. – Герцог сжал ее в объятиях.

Оставалось две недели до дня рождения, а Петра уже довела портного почти до безумия своими идеями, фантазиями и капризами. Сделав дюжину эскизов, она наконец решила, что должна выглядеть старше и гораздо опытнее, чем на самом деле. Ей хотелось ощутить себя искушенной женщиной, как те, кого она видела той давней ночью, когда пряталась около театра.

В конце концов Петра остановилась на платье из переливчатого фиолетово-голубого шелка с глубоким декольте, отделанным серебристым кружевом. Четыре дня она расхаживала по дому в новом наряде, пока не убедилась, что не наступит на широкую юбку и не упадет на ступеньках театра.

В назначенный вечер герцог приехал за ней в большой карете, запряженной парой белых жеребцов. Петра спустилась навстречу ему в холл, прикрыв плечи накидкой из русских соболей и натянув длинные шелковые перчатки голубино-серого цвета. Антония уложила ее волосы в высокую прическу, и локоны соблазнительно выбивались из-под венка с цветами апельсина. В ушах Петры сверкали бриллиантовые серьги, подарок герцога, в руках она держала шелковый веер, пользоваться которым ее научила Мария. Девушка сияла от счастья.

– Великолепно! – воскликнул герцог и достал из кармана небольшую коробочку, перевязанную серебристой ленточкой. – На память о сегодняшнем событии, – пояснил он.

Развязав ленточку, Петра увидела прекрасную брошь в форме птицы. Сердце было сделано из редкого розового бриллианта, а лапки – из рубинов.

– Знаешь про феникса, Петра?

– Это мифическая птица, восставшая из пепла?

– Сегодня вечером завершилось твое превращение. Ты восстала из пепла того ада, в котором родилась, и совершенно преобразилась. Поэтому феникс – твой символ. Ты всегда будешь высоко парить. – Он приколол брошь к накидке.

– Я люблю тебя, Эдуардо, – тихо сказала она.

– Я запомню это навсегда, – серьезно ответил герцог и подсадил ее в экипаж.

Подъехав к театру «Сан-Карло», Петра постаралась сдержать свой пыл. Самый знаменитый оперный театр в Европе, более известный, чем «Ла Скала» или «Ла Фениче» в Венеции, сверкал огнями. Изысканно одетые дамы, украшенные драгоценностями, оживленно обменивались репликами перед началом спектакля.

– Внутри все из дерева, – объяснил герцог. – Даже мрамор – это искусно окрашенное дерево. Поэтому в театре такая великолепная акустика.

Когда они вошли в ложу, на них наставили множество серебряных лорнетов и театральных биноклей. Герцог кивнул одному или двум приятелям, а всех прочих словно не заметил. Богатый, изысканный, он появлялся в обществе с прекрасными любовницами и сразу становился центром внимания. Но сегодня на него смотрели с особым восхищением.

Петра пыталась держаться так же спокойно, как и ее спутник, хотя это давалось ей с огромным трудом. Девушка слышала тихие вопросы: «Кто она?» «Думаете, испанка?» «Посмотрите на волосы и осиную талию, – прошептала женщина в ближайшей ложе. – Она, должно быть, родственница императрицы Елизаветы».

Герцог взял накидку Петры, и она улыбнулась ему так ослепительно, что мужчины, видевшие это, затрепетали от восхищения.

– Я хочу послушать Ланкону, – сказал герцог, усаживая свою даму. – Говорят, он строен, а это редкость для тенора. Полагаю, он знает тайну, как сохранить хороший голос, не растолстев.

Свет погас, оркестр взял первые аккорды, и занавес поднялся. Смущение Петры тотчас исчезло. Она во все глаза смотрела на сцену, поскольку никогда не представляла себе ничего более прекрасного и величественного.

Девушка отдалась во власть музыки. Голос Этторе Ланконы околдовал ее. Высокий, красивый щеголь герцог Мантуанский, очаровательный плут и обольститель, пленил воображение Петры.

– La donna e mobile, Qual piuma al vento… – пел он. – «Сердце красавицы склонно к измене».

Петра отождествила себя с Джильдой, дочерью горбуна Риголетто. Когда Ланкона посмотрел вверх на первые ряды лож, Петре показалось, что он поет только для нее.

– II sol dell' anima. «Любовь – это солнечный свет души». La vita e amore. «Любовь – это сама жизнь». – Музыка была прекрасна, голос Ланконы чист и безупречен, как бриллиант.

В антракте Петра не пожелала выйти из ложи, опасаясь, что чары музыки рассеются. Когда замерла последняя нота и опустился занавес, ошеломленная девушка не могла даже аплодировать.

Лишь голос герцога привел ее в чувство.

– Сейчас мы должны пойти за кулисы и поздравить Марию с успехом. Возможно, она согласится представить нас своему великому партнеру.

Петра спокойно кивнула, хотя затрепетала при мысли о встрече с Ланконой. Во время последнего акта он часто поглядывал на их ложу, и Петра надеялась, что тенор обратил на нее внимание.