
Онлайн книга «Волшебное очарование Монтаны»
— Не уезжай… Я хотел… — Внезапно он опустил руку. Его прикосновение обожгло, как огонь, и Моника отреагировала на это наихудшим образом повернулась к нему лицом. Прикосновение к Монике, ее глаза и близость ввергли Остина в опьянение, сродни тому, что наступает после четырех бокалов выдержанного бордо. — Приходи сегодня вечером на ужин. Я хотел бы угостить тебя. — Почему? — Ты сможешь оценить изменения, происшедшие в доме после твоего визита. — Их так много? — Не слишком, — весело рассмеялся он. — Просто мне нужен повод, чтобы увидеть тебя. По правде говоря, я бы хотел получше узнать тебя. Мы же соседи. Пока он говорил, Моника следила за его губами. Так легко вспомнить его поцелуй и яростный натиск языка, проникшего внутрь ее рта. Она чувствовала, как настойчиво ее тянет к нему, и была в смятении: решимость никогда больше не видеться с ним противостояла желанию быть рядом. — Сегодня вечером я занята. — В самом деле? — спросил он скептично. — С другим мужчиной? Его шутка имела неприятный привкус, напоминая насмешки над ней других. — Это не твое дело, — сказала она сердито. Он отвел глаза, надеясь, что ее отказ не означает окончательного разрыва. — Ты права. Возможно, встретимся как-нибудь в другой раз? — Возможно, — холодно сказала она. — Пошли, Дэйзи. Она оседлала коня, вынудив Остина отступить на шаг в сторону, натянула поводья и пустила жеребца рысью вниз по Мэйн-стрит. Сбоку от нее трусила Дэйзи. Дела были улажены. Для Моники это был успешный день. В самом конце улицы она оглянулась, думая, что Остин смотрит ей вслед, но его не было видно. В разочаровании она опустила уголки рта… Остин нагрянул в дом доктора без приглашения. Его встретила помощница доктора, Мирна Паулсон, с кричащим трехмесячным младенцем на руках. Мать ребенка, видимо, была на осмотре. — Где доктор? — спросил Остин Мирну. Она кивнула в сторону приемной. — Доктор, мне нужно с вами поговорить, — гневно объявил Остин, чуть приоткрыв дверь. — В чем дело, сынок? — доктор оторвался от медицинской карты. — В Монике. — Господи! Она снова в тебя выстрелила? — Нет, доктор, это по другому поводу. Дверь смотровой распахнулась, и оттуда вышла молодая женщина. Остин прошмыгнул в приемную и подождал доктора, который перекинулся парой слов с Мирной. — Что на сей раз? — спросил он, затворяя за собой дверь. Остин ходил из угла в угол и, по-видимому, не замечал странности своего поведения. — По-моему, я заболел. Что-то вроде помутнения рассудка. — Каковы симптомы? — Общее беспокойство. Много чего. Отсутствие сна. Никогда в жизни я не страдал бессонницей, а теперь не могу заснуть. И еще потеря аппетита. В самом деле, не могу припомнить, когда в последний раз ел. Вчера, кажется, съел немного чипсов, а сегодня — яблоко. Нет, это было накануне. — Он хлопнул себя по голове. — Не могу вспомнить. Господи! Я потерял память. Что-то здесь не то. — Он постучал кончиком пальца по виску. — Должно быть, мое серое вещество начало… испаряться. Мне нужно какое-нибудь лекарство. — Он посмотрел на доктора. — Как по-вашему? Доктор прикусил губу, сдерживая смешок. — По-моему, тебе нужно отправиться домой и принять горячий душ. Расслабиться. Выпить. Чего-нибудь покрепче. Это поможет лучше таблеток. Пей медленно, маленькими глотками. — И что? — уставился на него Остин. — Во время выпивки тебе захочется подумать о Монике. — О Монике? А она при чем? — Я могу заблуждаться, но, по-моему, болезнь и ее лечение всецело зависят от Моники. — Это так по мне заметно? — Временами да. Остин запихнул руки в карманы джинсов. — Она не желает меня видеть, а когда смотрит, во мне возникает ощущение, будто она смотрит на своего дедушку. В ее глазах то почтение к нему, и тогда мне кажется, что я никогда не стану вровень с его образом, то, наоборот, осуждение. На меня накатывает то одна волна, то другая. Я знаю, что мне нужно как-то выбираться на сушу, но в то же время хочется выстоять под ударами, чего бы это ни стоило. — Он уловил выражение озабоченности на лице доктора. — Я помаленьку схожу с ума? — Пожалуй. — Так что же мне, в конце концов, делать? — Пойти домой и выпить, — повторил рекомендацию доктор, похлопывая Остина по спине. — Ответ придет сам собой. Остин помотал головой. — Вы помогли мне во многом, но в данном случае мне больше подходит постельный режим. — Мне пора заняться бронхитом мистера Хаскинса, — улыбнулся врач. — Прошу прощения, доктор, — извинился Остин, почувствовав, что его взвинченность спала. — Просто… — Я знаю, сынок. Ты никогда не влюблялся раньше. Не волнуйся. Это не смертельно. — Не правда. Я едва не женился. Это был болезненный опыт, и я поклялся никогда больше его не повторять. — Если бы это так сильно тебя затронуло, — улыбнулся доктор, — то особых проблем с Моникой не возникло бы. — Это еще почему? — Потому что ты все еще чах бы по своей прежней пассии. Обдумывал бы, как ее вернуть. Если бы ты по-настоящему любил кого-то, то у Моники не было бы ни единого шанса. — Ерунда. — Прости, но я слишком много пожил на этом свете и научился замечать то, чего не видит большинство людей. Вот почему меня называют доктором. А теперь выметайся отсюда. У меня много дел. Остин нехотя вышел из комнаты. Его слегка пошатывало, и Мирна, наверное, подумала, что он был не в себе, когда появился из-за двери. Влюбился? Неужели доктор спятил? Он не влюбился в Монику, а хотел ее как женщину. Вожделел. Но разве это любовь? Нет. Он любил раньше, и то чувство не имеет ничего общего с теперешней безумной жаждой обладания. Мания. Опасное расстройство, невроз. Нет, его проблема не в том, что он влюбился, а в том, что в Силвер-Спе нет ни одного психиатра… Моника гнала Старшайна в гору по заросшей изумрудной травой земле, где паслись ее овцы. Горный пейзаж мог усмирить ту смуту, в которую погружалась Моника всякий раз, когда видела Остина. Созерцание окрестностей всегда проясняло ее рассудок. Дэйзи с лаем понеслась сквозь густую высокую траву к отаре овец. Моника, улыбнувшись ее пастушескому рвению, полной грудью вдыхала свежий воздух. Едва собачий лай смолк, она услышала низкий звериный стон из-за деревьев. Она поняла, что скоро ее отара пополнится новым ягненком. Моника спешилась, осторожно приблизилась к месту, где лежала овца, и увидела, что роды проходят трудно. Однажды Моника принимала тяжелые роды у коровы, и тот опыт пригодился ей теперь. |