Онлайн книга «День отличника»
|
Я взял омоновку за плечи, и с криком: «Предъявите ваши документы!» отодвинул ее от себя. Святые правозащитники! До чего же она оказалась красивая! Я бы описал ее лицо, но я не писатель, и тем более — не художник. Я всего лишь помощник министра, отличник и готовлюсь стать правозащитником. Поверьте мне на слово — она была очень красивая. Особенно веснушки. И волосы. Я рукоподал ей практически сразу. — Роман, — сказал я, — Задержите. Я очень хочу провести с вами вместе хотя бы минимальные три часа. Пока Михаил будет думать, что вы на работе. — Какой Михаил? — рассмеялась красавица, — Это я — Михаила. И Миша рукоподала мне навстречу. С тех прошло уже множество «Маршей», а мы с Михаилой по прежнему вместе, пусть даже она снимает на ночь хьюман райтс вотч. «Марши несогласных» стоило придумать хотя бы потому, что на них бывают подобные встречи. Я готов ежеутренне рукоподавать человеку, который первым решил стать несогласным. Я готов сделать для этого человека все, что угодно. Я просто не знаю, кто это. Одна из наиболее характерных черт характера основоположников другой российской демократии — это их непреходящая скромность. Теперь больше не ставят памятников. Наши памятники — в нашей благодарной памяти. — Давай в выходные устроим пикет! — предлагает вдруг Миша. — Пикет? — переспрашиваю я, — А на какую тему? — Пикет в поддержку демократии! — восклицает Миша, вскакивая на свои длинные ноги, — Я и лозунг придумала: «Зачем нам свобода без демократии?» — Такие пикеты все устраивают, — говорю я Михаиле, привлекая ее к себе и усаживая, — Надо что-нибудь актуальное требовать. — Да что требовать-то? — удивляется Михаила, — У нас же все есть! Мы счастливы! — Не все так радужно в этом мире, свободная, — ласково шепчу я Михаиле на ушко, — Террористам, например, не хватает детонаторов. А когда хватает — они их не туда тыкают, из-за чего теракты не получаются. Я сегодня видел теракт. Даже два. Очень красивые. Меня Платон приглашал посмотреть в Шереметьево. Так вот там был один террорист, у которого не было детонаторов. А потом, когда ему эти детонаторы дали, он их не туда повтыкал — и поэтому взрыв у него получился слабый. Даже голову не оторвало. Всего только мозг вышибло. — Ужас! — восклицает Миша, глядя на меня расширенными глазами, — Правда, что ли?! Куда же смотрят правительство и Пентхауз?! — Правительство и Пентхауз смотрят в будущее, — говорю я Михаиле, — А в будущем нет терроризма. — Но ведь это же несправедливо! — возмущается Михаила, и я не могу оторвать взгляда от ее белого тела, — Ведь террористы живут здесь и сейчас, и им нет никакого дела до будущего! Они же хотят взорваться при жизни! — Вот видишь — ты понимаешь, — киваю я Михаиле, проводя кончиками пальцев по ее подрагивающей коже, — А ведь бывает и хуже. Почему ты снимаешь хьюман райтс вотч? — Он неудобный, — отвечает мне Михаила и улыбается. В трейлере повисает звенящая тишина. Слышно лишь как трещат в печке березовые дрова. — А еще сегодня ко мне приходила женщина в рыбном, — тихо говорю я Мишутке, делая вид что не расслышал про хьюман райтс вотч. — В рыбном? — морщится Михаила, — Ведь рыбное никто не носит!.. — Ей нечего делать, — поясняю я Мише, — Наверное, это рыбное осталось на ней еще со стабилинизма. Да и вообще — самое страшное не это. — А что же?! — искренне не понимает Мишутка. — Она попросила меня о правозащите, — говорю я Мишутке. — Еще бы! — отвечает мне Михаила, — Если бы у меня в гардеробе было только лишь рыбное, я бы тоже просила о правозащите! Ты бы помог мне? Миша нежно рукоподает мне. — Ты бы помог мне, свободный? — мурлыкает Миша. Вместо ответа я рукоподаю Мише навстречу. — Конечно, — шепчу я сквозь треск дров, — Конечно, я бы помог тебе, свободная. Правозащитники помогают всем, кроме… — Кроме кого? — удивленно спрашивает меня Михаила. — Вот тут и самая странность! — отвечаю я Мише, вставая, — Женщина в рыбном — стабилинистка. Можно ли защищать права стабилинистов? — Я думаю, можно, — уверенно говорит Миша, вновь усаживая меня рядом с собой, — Нельзя лишь защищать права фашистов, и тех, кто отрицают Холокост и Голодомор. — Но ведь это же двойные стандарты, — замечаю я, — Или ты защищаешь права, или ты их не защищаешь. А права не могут быть плохими или хорошими. Они просто права, и ты защищаешь их просто потому, что они есть. Понимаешь? — Не очень, — смеется Михаила и рукоподает мне снова и снова. Я уже на грани физического и эмоционального истощения. Молю о пощаде. Но Миша неумолима. — Девочкой своею ты меня назови, — шепчет она мне в правое ухо, — А потом обними. А потом рукоподай. Рукоподай мне! Что делать? Рукоподаю. Ответствую. — Девочка моя, — задыхаясь, говорю я Мише, — Правозащита — это фундамент. Это основа, на которой и строится современное общество… — А эта женщина, — отвечает мне Миша, — В рыбном. Она красивая? Задумываюсь. С одной стороны вроде красивая. С другой стороны вроде бы и не очень. — А почему ты спрашиваешь? — спрашиваю я Михаилу. — Ревную, — хихикает Миша и рукоподает мне так нежно, — Это из-за нее ты подрался? Из-за нее. Мы счастливы вместе. Мы свободны друг с другом. Глаза закрываются. Я поднимаюсь, бросаю еще пару поленьев в печь и тащу Михаилу в мешок. Она не упирается. Мы засыпаем мгновенно, прижавшись. Прижавшись теплее. Мне снится волнительный сон. Как будто иду я по широкому полю. А вокруг меня — демократия. Как будто лечу я надо всею страною. И везде подо мной — демократия. Как будто смотрю я на Землю из самого космоса. И везде на Земле демократия. Как будто просыпаюсь я утром. А за окном у меня — демократия. Как будто засыпаю я вечером. А впереди у меня — демократия. Как будто болею случайной болезнью. А лекарство мое — демократия. Как будто рукоподаю я прелестнице. А в сердце моем — демократия. Как будто стою я под душем. И течет на меня демократия. Как будто демократия, демократия, демократия! И сплю я, и спит Михаила, и снится нам вместе свободный сон. Как будто свобода — это то, что бывает. Как будто свобода — это то, что скрывает. Как будто свобода — это то, что витает. Как будто свобода — это то, что сверкает. Летает, порхает, копает, швыряет, зудит, ковыряет, стучит, завывает. |