Книга Дневник Васи Пупкина, страница 21 – Алекс Экслер

Ноль — не провал.

Ноль — не предел.

Ноль есть начало всех наших дел. [1]

Наконец, Колян допел до конца. Воцарилась глубокая поэтическая тишина. Толян внимательно смотрел Коляну в глаза. Тот занервничал. Потом жалко улыбнулся и дрожащими губами спросил:

— Ну?

— Знаешь, Колюнь, — ласково сказал Толян, продолжая все так же пристально смотреть на басиста, — этот кошмар я не буду исполнять даже под угрозой совместного концерта с Димой Маликовым.

На мой взгляд, Толян был излишне резок. Конечно, Колян принес явную лабуду, но и у Толяна тоже были не шедевры.

— Толь, — сказал я из-за своих барабанов. — А почему бы и не сыграть это дело? Слова, конечно, не фонтан, но песенка довольно ритмичная. Пускай народ попрыгает.

— Что? Попрыгает? — вдруг заорал Толян. — Мы что — ансамбль для прыгалок, что ли? Мы — музыкальный коллектив с уже устоявшимися традициями! Я и не позволю менять эти традиции в угоду какой-то попсе!

— Что? — в свою очередь заорал Колян. — Это я-то попса!

— Именно! — продолжал орать Толян. — Именно ты — и есть попса! Ноль, блин, не провал, ноль, блин, не предел! Иди математику учить, Пушкин.

Колян аж задохнулся от возмущения.

— Вот так значит? — тихо сказал он. — Я, значит, фиговый поэт, а ты у нас — Роберт Евтушенкович Лермонтов? Да ты прочитай, что сам пишешь! Народ, когда под этот кошмар танцует, себе все мениски вышибает.

— А что я пишу? — в запальчивости спросил Толян.

— Вот, пожалуйста, — ответил Колян. — Читаю:

В последний путь корабль провожая,

Моя душа без умолку поет.

И берега печально покидая,

Мой бриг пустынный в даль плывет.

— И что? — довольно спросил Толян. — Какие будут претензии? Чудесные и очень лиричные строки. Правда, Васек? — обратился он ко мне.

Я неопределенно хмыкнул.

— Толян, — язвительно спросил Колян. — Ты вообще в курсе, что такое — последний путь?

— Ну, это когда кто-нибудь куда-нибудь уходили или уплывает и больше не вернется, — объяснил Толян.

— Ну да, — согласился Колян. — Последний путь — это уход в могилу.

— Да? — удивился Толян.

— Именно, — подтвердил Колян. — У тебя корабль со всей командой и корабельной собачкой Жучкой отправляется в могилу (то ли в водоворот попадут, то ли о скалы разобьются), а у тебя, поэта, что происходит? У тебя, блин, «душа без умолку поет»! Чему ты радуешь, дубина? Тому, что корабль утопнет со всей командой? Это, по-твоему, хорошие стихи?

— Ну, — замялся Толян, — почем ты знаешь? Может быть, моя душа без умолку скорбит…

— Так и написал бы — «моя душа без умолку скорбит». Но она у тебя поет — «Ля-ля, ля-ля-ля, наш корабль утопнет! Какое счастье!»

— Откуда ты знаешь, что имеет в виду моя душа? — в запальчивости начал было Толян, но потом притих и честно признался: — Под «скорбит» рифма не подходила.

— Вот видишь, — сказал Колян. — А сам мои стихи критикуешь. Потом, думаешь, у тебя это единственный ляп?

— Да я просто уверен, — гордо ответил Толян. — Все остальные стихи — просто класс! Мне девчонки говорили. Они их даже в альбом записывают и перечитывают.

— Девчонки на твои длинные волосы и мечтательную физиономию во время пения реагируют, — объяснил Колян. — Ты им хоть «Чижик-пыжик» пой, все равно в альбом будут записывать и рыдать по ночам, вспоминая твои закатившиеся глаза.

— Так, — прервал его Толян, которому эти слова были явно неприятны. — Хочешь критиковать — критикуй. Только по делу. А бессмысленные наезды мне не нужны. Я за это и в зуб могу дать. Так и быть, сегодня первый и последний раз разрешаю наводить тень на мою поэзию и обещаю, что останешься без увечий. Но только сегодня.

— Вот, пожалуйста, — продолжал Колян, который настолько раздухарился, что уже не обращал никакого внимания на подозрительные стальные нотки, которые появились у Толяна в голосе. — Берем еще одну песню. Слушаем припев:

Светлый от света,

Солнцем согретый,

Светел мир этот.

— И что? — спросил Толян. — Здесь-то тебе что не нравится?

— Тебе не кажется выражение «светлый от света» несколько неудачным? — поинтересовался Колян.

— Нет, — язвительно ответил Толян, еле сдерживая захлестывающие его волны гнева. — Я считаю это выражение исключительно удачным, господин Белинский. Я лично считал бы весьма неудачным выражение «темный от света», мистер критик. А вот «светлый от света» я считаю выражением удачным и очень логичным. Вы поняли?

— Ага, ага, — веселился Колян. — Весьма удачная находка. «Светлый от света», «красный от краски», «мокрый от мокроты», «зеленый от зеленки». У вас впереди большое будущее, господин поэт!

Этого издевательства Толян снести уже не мог, поэтому в Коляна сначала полетел медиатор, затем микрофон, а вслед за этими предметами на басиста ринулся сам глава нашего ансамбля. Колян, на его счастье, быстро смекнул, что Толян снова готов превратить свою гитару в ударный инструмент, поэтому быстро вскочил со стула и побежал прочь из клуба. Толян помчался за ним.

Вот такая была история с первой и единственной песней, которую написал Колян. Кстати, мы ее все-таки исполнили. Толян настиг Коляна где-то за территорией лагера, и они начали драться, подражая каратистам из фильма. В процессе драки Колян неправильно поставил блок раскрытой ладонью, и Толян абсолютно случайно сломал ему палец. Шуму было — на весь лагерь. Ну как же… Светские сплетни. Руководитель ансамбля из ревности сломал палец своему бас-гитаристу. Сенсация местного масштаба!

Разумеется, Толяну в качестве моральной компенсации пришлось исполнять этот чертов «Ноль не провал». Мы даже успели дать один концерт с этой песней. Надо было видеть Коляна, который играл на своей бас-гитаре с забинтованным пальцем на левой руке. Но он был безумно счастлив, что исполняют его песню, поэтому в тех местах, где не хватало сломанного пальца, прижимал струну носом. Кстати, этот номер имел бешеный успех.

Одно только расстраивало потом Коляна. Все были уверены, что «Ноль» написал Толян. И никак Колян не мог всех в этом переубедить.

Ладно, обо всем, что было дальше, напишу завтра.